Читать интересную книгу "Политика и театр в Европе XX века. Воображение и сопротивление - Марго Морган"

их, подчеркивались гораздо больше, чем их общие черты. Ни их критики, ни их политические враги, ни они сами не считали себя союзниками в искусстве или политике. Брехт однажды сказал, что никогда в жизни он не смеялся так сильно, как «когда услышал, что Шоу – социалист». Для Брехта элитарность фабианского мировоззрения была несовместима с популизмом марксизма. Ионеско рассматривал Брехта и Сартра как идеологов, заталкивающих коммунистический конформизм в глотку независимых художников, таких как он сам. Эта концепция была невероятно ироничной в случае Брехта, который получил порцию осуждения от Лукача и советского истеблишмента за формализм и подвергся нападкам критиков всех мастей за отказ присоединиться к определенной партии или течению. Критика Сартра со стороны Ионеско была более оправданной, поскольку Сартр осудил Ионеско в манере, напоминавшей отповедь Лукача Брехту:

Все творчество Ионеско – это пресловутое общество союза людей, но представленное наоборот. И проблема этих писателей [абсурдистов] – это проблема интеграции. В этом отношении они являются единственными драматургами нашего времени (они разрушают буржуазный театр, в котором эта интеграция считается само собой разумеющейся). Это проблема интеграции как таковой или любой интеграции вообще, их интеграции с любым типом общества. Хотя они аполитичны в этом смысле, они также реакционны[166].

Использование Сартром здесь слова «реакционный» указывает на его попытки соответствовать авторитарной культурной политике Советского Союза, которая объявила всех антиреалистов политически опасными. Интересно, что Сартр, как сообщается в некоторых источниках, очень уважал Брехта, хотя и считал, что эпический театр не мог обращаться к послевоенной французской публике, «бесхребетной публике», которая не в состоянии понять и оценить политическую активность Брехта. Действительно, уникальные формы драматургии, предложенные этими четырьмя драматургами, отражали противоречивые политические предпочтения и часто противоположные взгляды на то, чего театр может и должен добиваться.

Однако, несмотря на различия, эти драматурги имели и некоторое сходство. Все четверо были едины в своем понимании тоталитаризма как главной угрозы европейской цивилизации; все отстаивали свободу личности вопреки воле власть имущих. И хотя их взгляды различались в отношении просветительской концепции прогресса (ламаркианство Шоу и пессимизм Ионеско отражают противоположные полюса мнений), они все разделяли убеждение, что, даже если лучший мир и не наступит, за него, по крайней мере, стоит побороться.

Все они выросли в условиях мировой войны, тоталитаризма и опустошения и видели, как их цивилизованный мир поглотила рукотворная катастрофа. Этот общий опыт – опыт жизни в XX веке – описывается их современником, Альбером Камю, следующим образом:

Мы родились в начале Первой мировой войны. Будучи подростками, мы пережили кризис 1929 года; когда нам было 20, к власти пришел Гитлер. Затем итало-эфиопская война, Гражданская война в Испании и Мюнхенское соглашение. Это основы нашего образования. Дальше была Вторая мировая война, поражение, Гитлер в наших домах и городах. Родившиеся и выросшие в таком мире, во что мы верили? Ни во что. Ни во что, кроме упрямого отрицания, которым мы были вынуждены оградиться с самого начала. Мир, в который мы были призваны, был абсурден, но не было другого, в котором мы могли бы укрыться… Если бы проблема заключалась в несостоятельности политической идеологии или системы правления, все было бы достаточно просто. Но то, что произошло, уходило корнями в самую основу человека и общества. В этом нет никакого сомнения, и это подтверждалось изо дня в день не столько поведением преступников, сколько поведением обычных людей[167].

Хотя Камю говорил именно о своем поколении, поколении Сартра, Брехта и Ионеско, описание Камю применимо ко всем, кто пережил ужасы первой половины XX века, включая Шоу.

Сочинения Ханны Арендт перекликаются со словами Камю, поскольку она заметила, что ужасы XX века обесценили все предыдущие попытки понять наш мир:

На уровне исторического прозрения и политической мысли преобладает нечеткое, общее согласие в том, что основная структура всех цивилизаций достигла переломного момента. Хотя в некоторых случаях может показаться, что эта структура лучше сохранилась в некоторых частях мира, чем в других, она нигде не может обеспечить руководство возможностями века или адекватный ответ на ужасы этого века [Арендт 1996][168].

Ни одна из наших устоявшихся теорий, религий или концепций не может адекватно объяснить жестокость тоталитаризма. Как настаивала Арендт, теперь мы должны признать, что мы «мыслим без преград» – без дающих чувство безопасности моральных абсолютов, нравственных императивов и руководства традиций. Мы больше не можем утешаться сознанием того, что наши жизни и поступки являются продолжением наследия человеческих достижений, поскольку «подземные воды западной цивилизации, наконец, выходят на поверхность и попирают достоинство нашей традиции» [Там же]. В наших попытках разобраться в том, что произошло, чтобы двигаться дальше, мы не можем полагаться на Бога или на какую-либо ранее созданную этическую теорию. Так как же нам действовать?

Сейчас, в XXI веке, в контексте международного терроризма, продолжающегося геноцида, мировых экономических кризисов и сопротивления авторитарных режимов, мы продолжаем пытаться ответить на эти вопросы: как нам следует себя вести в случаях, когда наши действия не определяются моральной уверенностью в религии и традициях? Что на самом деле означает фраза: люди «ответственны» за свои решения и поступки? Какое политическое значение можно придать ответственности, когда зачастую отсутствует законная власть для надзора за правосудием, а доминирующие политические органы являются источником разрушения?

Если произведения Шоу, Брехта, Сартра и Ионеско рассматривать вместе, то можно увидеть, что они затрагивают и освещают ряд центральных тем проекта политического театра и политической теории XX века. Любая попытка обосновать политику и способствовать дальнейшему созданию политического искусства должна учитывать эти темы. Они указывают на всеобъемлющую этическую чувствительность, которая может помочь нам в критическом осмыслении наследия XX века, а также в будущем, полном неопределенности, страха и надежды: (1) человеческая ответственность в мире без Бога, (2) опасности идеологической убежденности как замены Бога и (3) достоинство личности в массовом обществе. Изучая эти темы и попытки Шоу, Брехта, Сартра и Ионеско раскрыть их, мы получаем представление о том, каким способом можно восстановить подлинно политический мир, в котором свободные люди могут работать вместе, чтобы построить общество, в котором ценятся сотрудничество и общение и процветает воображение.

1) Ответственность человека в светском мире

Шоу, Сартр, Брехт и Ионеско – каждый из них лично столкнулся с утратой традиций. Их пьесы наполнены ситуациями, в которых боги или явно отсутствуют, или ослаблены. В таких ситуациях, когда бог и религия больше не защищают от жизненных неопределенностей, сами индивиды могут служить себе проводниками, создавая критерии, на основе которых можно