я тоже направилась в спальню в надежде поспать хоть несколько часов, поскольку бессонная ночь давала о себе знать. Тихонько открыв дверь, я заметила, как Лена быстро закрыла глаза и притворилась спящей. Нахмурившись я села подле нее и сказала:
– Ты ведь солгала нам всем? Ты все придумала? Почему?
По щекам обычно такой волевой Лены потекли слезы и сев на кровати она ответила, вытирая их наспех рукавом:
– Не хочу, чтобы они знали. Света ты сама знаешь, как воспримет, узнай она правду. Она ведь Катьку загнобит тогда, да и себя не простит. И Катюшка с таким бременем как жить-то будет? Не хочу, чтобы она думала, что по гроб жизни мне должна, а она иначе и думать не будет, я знаю. Пусть думает, что все так, как я сказала. И мужикам каково знать, что меня не смогли защитить. Все бы на меня с сожалением смотрели, и себя грызли. Не хочу я так, Сонь. Понимаешь? А по-другому поступить было просто нереально. С Кати бы все только началось, я уже тогда это поняла. Уж лучше я одна в этом всем погрязну, чем все.
Я посмотрела на девушку, такую сильную и такую прекрасную, не просто внешне, но и внутренне. В такой ужасный жизненный момент она не о себе думала, а о тех, кого так любила всей душой.
– Да, о всех ты подумала, а о себе да и позабыла, – проговорила я тихо, обняв мою любимую, прекрасную подругу.
– И Егор…, – опустила она глаза, не договорив фразу.
– Это даже не обсуждается. Ни одна душа не узнает, я клянусь тебе! – строго сказала я.
– Сонь, и еще, не переживай ты тоже так сильно, раз уж знаешь все. Вольфганг он хорошо ко мне отнесся, если можно так сказать в такой ситуации. Он ласковый, внимательный, не обидел меня ничем.
– Да уж, ничем, скажешь еще. Всего-то навсего в постель против воли уложил. Да и что ты мне еще сейчас скажешь? Все, что угодно, лишь бы я спала спокойно, – вздохнула я, закрыв глаза.
– Война сейчас, Сонь. Все сейчас как звери. Но насчет него я правду говорю. Не переживай. Может он и к лучшему, что так получилось. И помнишь мою фразу? – едва улыбнулась она, чмокнув меня в щеку.
– Провести ночь с мужчиной – это еще не смерть, – отчеканила как по нотам запомнившиеся на всю жизнь мне слова. – Откуда ты вообще ее выдрала? Фразу эту.
– Когда я была маленькая, то у нас в деревне девчонка одна повесилась. Нет, ее никто не насиловал, просто она ночь с парнем провела, а он ее и бросил. Ну она и в петлю. Прям в центре поселка на дереве и повесилась. Я помню с таким ужасом смотрела на то, как ее снимали тогда с того самого дерева. Бабушка же посмотрела на меня и сказала строго, мол, запомни, Лена, навсегда, что провести с мужчиной ночь – это не смерть, нужно жить дальше несмотря ни на что. Вот мне и въелась эта ее фраза. Может она предвидела, что все так у меня в жизни будет, – грустно сказала девушка.
– Да уж, наверняка предвидела. Если бы Катьку Гельмут забрал тогда, то я даже не знаю…она бы точно, как та девчонка – в петлю, – проговорила я, прислушиваясь к доносящемуся ласковому голосу нашей молодой балерины. – Но это не значит, Лена, что ты так должна жертвовать собой ради нас, не дай бог еще что случится. Хватит уже жертв на твою голову. Поняла меня? – строго отчеканила я.
– Да поняла я, поняла, – усмехнулась она, упав на подушку. – И еще, Сонь, там я в коридоре коробку оставила, там продукты какие-то, Вольфганг передал. Отдай их Маргарите, чтоб не думала, что мы ее тут объедаем.
– Вольфганг передал, – простонала я. – Лен, ты точно насчет него хоть не врешь? Он нормальный?
– Да нормальный, нормальный. Фриц только, – запустив в меня подушкой проговорила Ленка. – Иди уже давай. Мне отдохнуть надо.
– И еще, Лен, – проговорила я.
– Ну что еще?
– Ты одна из величайших актрис. Так сыграть, как ты там сидела и врала нам всем, это не каждый так может.
– Да куда мне до тебя, это ты у нас актриса еще та, – улыбнулась Ленка, и я вышла из комнаты.
Отдав коробку Маргарите, которая, получив такое количество разнообразной еды, всплеснула руками в невообразимом восторге, я вышла на улицу и села за двором на лавку, и облокотившись головой на стоящий позади забор заревела. Я не плакала от такого бессильного отчаяния, наверное, с того самого времени, как провела тогда ночь с Яном. Липкое какое-то, опустошающее чувство сидело у меня внутри после разговора с Леной, поскольку я понимала, что чувствовала моя красивая и благородная подруга, как не пыталась она скрыть то, что было у нее в душе, я все понимала, и понимала так же и то, что сделать вид, что все хорошо, на мой взгляд, и было нужно именно для нее самой. Чтобы не смотреть потом в глаза тех людей, которые знали о ее падении и жалели ее, а кто может и не жалел бы вовсе, узнай, что Ленка под немецкого офицера легла, пусть и против воли, но легла ведь. Так бы твердили те, кого не волновали бы причины такого ее поступка. Людей ведь, по большому счету, не волновали никогда причины. Злые языки подзадоривали именно поступки, а уж чем они были спровоцированы – дело десятое, главное осудить, облить грязью. То ли еще будет для всех наших девчонок, которые в нашей стране оказались в таком же положении, что и Лена. А ведь их таких ого-го сколько, я в этом была уверена на все сто процентов. И что будет ждать их после войны, только одному богу было известно. Просидела я так не много не мало около часа и вернувшись в дом устало прошла тихонько в комнату, где спала сладко Лена, подложив под свою щеку ладошку. Осторожно чмокнув подругу в лоб, я легла на свою кровать и забылась крепким сном выбившегося из сил человека.
Глава 7
Следующие две недели пролетели как один день. Днем мы отдыхали, а по ночам выступали в ресторане, каждый божий день кляня всех наших зрителей. Лев Давидович и Лешка много чего брали на себя из развлечений, чтобы снять хоть часть этой проклятой работы с нас. Лев Давидович написал несколько коротеньких сценок и басен на немецкий лад, в которых косвенно высмеивались именно