Читать интересную книгу Стрекоза - Татьяна Герден

злобное любопытство – что она такого сделала, чтобы он так дорожил ее портретом? Что? Ну родила она его, если это была его мать, ну кормила обедами, ну покупала вещи. Ну и что? А если она гладила его по голове и прижимала к себе, так это ж ей повезло – гладить его и прижимать. А ему-то что? Значит, ему было это приятно?

Ответы были простые и очевидные, но Лизу терзало чувство какой-то подымающейся в душе волны несправедливости и зависти к этой глянцевой красивой родственнице Ульфата, чем-то похожей на «лакированную» жену отца Дамиру – ведь раз Ульфат так дорожил ее фото, значит, он – Лизе было даже страшно произнести в уме это слово – значит, он ее любил? А иначе не носил бы везде с собой! Эта мысль обожгла ее, как чиркнутая вблизи лица спичка.

«Да что они все знают про любовь?!» – подумала Лиза и нервно взбила свою свалявшуюся в ком подушку. Что он знает про то обожание и преданность, с которыми Лиза носила его в душе – всего Ульфата, – с его непослушной челкой, с чуть оттопыренными мальчишескими ушами, на которые небрежно падали отросшие прядки каштановых волос, с надменным кончиком носа и искорками солнца в глазах и тенях на чуть скошенных скулах… Или как она восхищалась его ухмылками и самыми глупыми шуточками, и даже когда он непотребно ругался во время футбольной игры, обидно обзывая мальчишек из другой команды, забивших мяч в его ворота, – и тогда для Лизы эта брань звучала как музыка. И вот войди он сейчас в их спальню, где глупые девчонки шушукаются под одеялами, сравнивая, у кого что под майкой больше выросло, и скажи ей, чтобы она за него умерла, она бы и глазом не моргнула и с радостью бы выполнила его приказ.

Но для него она была никто – просто долговязая девица из параллельного класса, «тунгуска», к тому же с приветом и «немая», и ее фотокарточку он никогда не будет прижимать рукой, проверяя, не потерялась ли она из его нагрудного кармана.

Лизе стало жалко себя, она очень расстроилась, разволновалась и незаметно расплакалась, размазывая слезы по горящим щекам. Чтобы никто ее не услышал – ни начавшая потихоньку похрапывать дежурная воспитательница, ни все громче хихикающие рядом соседки, – Лиза накрыла голову подушкой, а сверху одеялом и заревела так, как будто впервые за много лет к ней пришла бабушка Ляйсан и снова попыталась расчесать желтоватым пластмассовым гребнем ее непослушные волосы-иголки и заплести их в толстые, тугие косы, несмотря на все Лизины крики.

IX

Кроме Гели, которая была и непосредственным начальством, и одновременно наставником, и приятельницей, аура которой заполняла Людвикины дни и вечера – случалось, что вызывали и на вечерние смены, – Людвика сдружилась со своей сокурсницей, полноватой и на первый взгляд медлительной Лерой Пирохиной. Лерины родители семь лет назад приехали в Ленинград из Нижнего Тагила по комсомольской путевке – работать на Ленметрострое, да так и остались жить в Северной столице. Лерин папа был каким-то начальником строительного подряда, а мама работала бухгалтершей, тоже в управлении Ленметропроекта, и они считали, что Лера должна пойти по их стопам, то есть поступать в ЛИСИ, Ленинградскиий инженерно-строительный институт. Но дочка мечтала стать военным хирургом, упрямилась и, назло родителям, предлагавшим ей подождать еще год и передумать, записалась на те же курсы, что и Людвика: химии, физики, анатомии – и передумывать явно не собиралась.

Тем не менее отстаивать свой выбор наперекор родителям было одно, а учиться на курсах – совсем другое, и, плавая почти по всем предметам, Лера сообразила, что можно использовать помощь соседки по парте, явной провинциалки, но с довольно симпатичным личиком и правильной речью, с забавным и, как показалось Лере, старообразным именем – Людвика. При этом у Леры получалось произносить глухой согласный «к» как звонкий «г», и это имя зазвучало по-новому – Людвига, что было тоже смешно, но терпимо.

Пока Людвига морщила лоб и аккуратно записывала решения задач по физике и химии, Лера на уроках откровенно зевала и даже иногда клевала носом, но на переменах и после занятий волшебным образом приободрялась и тут же тащила подругу по разным местам, несмотря на поздний час: по магазинам, в кафе, в кино, а то и просто прошвырнуться по Невскому.

Еще в метро она доставала помаду и пудру, подолгу основательно красилась, невзирая на косые взгляды попутчиков, подводила черным карандашом маленькие глазки-пуговки и гримасничала свеженамазанными губами, глядя в маленькое карманное зеркальце и проверяя, ровно ли легла помада на ее кокетливый ротик-сердечко. Минут через двадцать возле Людвики уже сидела не нахохлившаяся, полусонная соседка по парте, а яркая и озорная пампушка. И если бы у Леры было чуть больше умения и вкуса и она бы не перебарщивала с краской, то ее личико выглядело бы почти так же мажорно и игристо, как у Людмилы Целиковской в кинофильме «Сердца четырех».

Людвика сначала очень смущалась таким поведением подруги, но потом привыкла и терпеливо ждала, когда та закончит наводить «марафет», как говорила сама Лера. А потом, в магазинах, в кафе и просто на Невском, покупая мороженое или сельтерскую или ожидая трамвая, Лера жадно смотрела по сторонам, стреляла глазками, жеманничала и пыталась заговорить с незнакомыми молодыми людьми, чем ужасно раздражала Людвику. Ей совсем не хотелось заводить знакомства с парнями, которых она не знала и знать не хотела, тем более что у нее никогда проблем подружиться с мальчишками не было. Но Лера хотела каких-то других знакомств и других отношений, про которые Людвика не задумывалась, как и любая другая девушка, избалованная вниманием приятелей мужского пола с самого детства – таких, например, как Паша и Саша Колесники, и даже нового ее знакомца – врача скорой, где она работала, Глеба Березина.

А Леру тянуло на приключения. Если за вечер ей не удавалось заговорить хотя бы с одним мужчиной, обнажая мелкие ровные зубки, зазывно похохотать над его пошлой шуткой или парировать очередную доморощенную остроту такой же растиражированной глупостью, она расстраивалась, надувала губки и чуть не плакала – вечер был безнадежно потерян, косметика потрачена зря, надо было идти домой и учить уроки. И, положив голову на плечо Людвики, она иногда даже обиженно всхлипывала, как ребенок, у которого отобрали конфету.

Людвика совершенно не разделяла рвения подруги знакомиться с кем попало и даже радовалась, когда вместо записных уличных донжуанов они с Лерой тратили