в постоянном контакте с нашими лучшими знатоками, профессорами.
Вот и измерьте, читатели, этот диапазон от революционного шута, которого К. Либкнехт защищает от германского суда, от искусного забавника детей – до сотрудника профессоров по исследованию психики животных.
Какого же ещё настоящего Дурова вам нужно? Зачем стараться вырвать перья из хвоста такой яркой птицы, как Владимир Дуров, и стараться украсить ими мёртвого Анатолия Дурова, который был очень неплохой клоун, но на несколько этажей менее интеллигентный человек, чем его брат?
Нельзя не удивиться, что общепризнанный мастер В. Дуров работает в частных цирках,[50] а не в государственном тресте. Я не знаю, кто в этом виноват больше: Управление государственными цирками или Владимир Дуров. Но, во всяком случае, если Управление госцирками и не может привлечь В. Дурова к сотрудничеству с собою, то этим вопросом должно было заняться Управление гостеатрами.
Бросается в глаза вся ненормальность такого положения. Мы выписываем большинство цирковых артистов из-за границы и оставляем в стороне собственного русского артиста, имевшего ещё этим летом совершенно исключительный успех на юге. Очевидно, под этим кроются какие-то недоразумения, какие-то нелады. Но это не даёт права путём вздувания славы покойного А. Дурова и апелляции к ещё никому из нас не известному молодому А. А. Дурову, все эти трудные годы прожившему за границей, стараться доказать, что Владимир Дуров, который жив, здоров, работает, издаёт интереснейшие книги, пользуется успехом, хочет работать ещё больше, который все эти тяжёлые годы жил в Москве и кое-как спасал (между прочим, и при моей помощи) от голода своих экспериментальных животных, – не настоящий!
Когда идёт спор о том, кто настоящий Бим и Бом, то действительно разобраться трудно. Но когда нам стараются доказать, будто бы старый мастер цирка, интересный зоопсихолог, первый острый политический клоун Владимир Дуров не настоящий, то мы не можем не протестовать против этого. Всякой полемике есть предел.
Повторяю, если кому-нибудь вздумалось бы усомниться в том, что я здесь утверждаю, то я могу во всякое время любому нейтральному лицу продемонстрировать, попросив об этом В. Дурова, все относящиеся сюда документы.
1926
Юбилей Владимира Дурова
Юбилей – это не только день торжества для юбиляра – это и день подытоживания его деятельности. Очень часто человек творящий и работающий сам не понимает да и не задаётся мыслями о том, какое место занимает он в цепи развития всей общественной лестницы. Ему кажется, что он просто жил, развивался, но он и не мог иначе, что всё, что он делал, тесно связано с развитием только его личности, обладающей определёнными качествами, способностями и наклонностями. Он и не подозревал, что он является в силу своей активности силой или отрицательной, или положительной в трудном и напряжённом процессе общественного строительства[51].
Совсем не случайно то, что Дуров, дворянин, питал такую исключительную тягу к народной массе, что в ней находил он источник своего вдохновения, что для неё творил, бросал свои дерзкие экспромты. Дворянство, прогнившее насквозь, металось в последних судорогах угасающего существования, и естественно, что лучшие из них, наиболее здоровые и жизнеспособные, чувствовали, что задыхаются в этой нестерпимой терпкой атмосфере предрассудков, нелепых законоположений, освящённых веками, жестокого самодурства, пропитанного насквозь презрением ко всему, чему не надо было поклоняться.
Прошло пятьдесят лет с тех пор, как Владимир Леонидович Дуров пустился в свой оригинальный житейский путь. Проходя вместе с ним мысленно эту длинную и трудную дорогу, мы попадаем в круговорот российского государства самодержавного времени. Маленький слабый Дуров носился в нём, как былинка в поле, бросаемая ветром в разные стороны. И как бы не назывался город, городок, местечко, в которые попадал Дуров, везде было одно и то же: внутренне негодующая, ненавидящая, но ещё молчащая масса и доживающие свой век, выжившие из ума, потерявшие всякий удерж российские властители, большие или маленькие, издевающиеся самыми разнообразными способами над этой массой. Совершенно естественно, безо всяких предварительных размышлений или сформировавшихся идей Дуров встал в позицию протестанта по отношению к «сильным мира сего» и явился невольным выразителем того глубокого внутреннего презрения, которое масса чувствовала, но выразить не умела. Из это-го-то внутреннего протеста и родился Дуров, первый политический шут,[52] так блестяще закрепивший свою карьеру популярностью не только в России, но и за границей.
Однако Дуров не остановился на этом. Кроме наблюдательности, способности к быстрому и дерзкому экспромту, он обладал ещё и другими качествами, требовавшими своего оформления и применения на арене его деятельности. Для более успешного выполнения своих цирковых номеров Дуров пользовался животными. Животные не были для Дурова только средством – они стали и его целью. Он любил их и, работая вместе с ними, чувствовал в них верных и близких друзей, загадочную жизнь которых он решил во что бы то ни стало раскрыть. Так Дуров, уже очень своеобразный дрессировщик, использующий методы, дотоле неприменяемые в отношении дрессировки животных, а именно методы не болевые, а поощряющие, становится мало-помалу тем Большим Дуровым, знаменитым зоопсихологом, опыты которого привлекают к себе внимание научного мира.
Действительно, когда приходишь к Дурову, знакомишься с его животными, под его руководством наблюдаешь их, становится как-то само собой понятно, что здесь, что здесь, в этом «уголке» Дурова, совершенно неожиданно реализуется один из важнейших опытов современной науки о рефлексологии, и то, что до сих пор казалось таинственным, чудесным и необъяснимым (покорение животных, определение их поведения волей человека) становится стройной и вполне доступной понимаю каждого мало-мальски образованного человека системой.
Как все самоучки, Дуров любит многое. Он с жадностью бросается на самые разнообразные области творчески трудовых процессов и во всём более или менее достигает мастерства. Он и лепит, и делает чучела из своих умерших животных, и занимается опытами над излучением человеческого мозга, лепит из глины допотопных животных, рисует, проектирует…[53]
В эти дни мы справляем пятидесятилетний юбилей Дурова.[54] О нём будет более или менее рассказано всё, что останется в истории, как достижение его энергичной, творческой личности, но точки над ним ещё нельзя поставить. «Дуров ещё весь впереди», – скажем мы, глядя на этого подвижного, полного неисчерпаемой энергии человека.
Апрель 1927 года
Письмо В. Л. Дурову
Дорогой друг Владимир Леонидович!
Никак не предполагал, что в день Вашего юбилея, которого я сам с нетерпением ожидал, мне не придётся лично пожать Вам обе руки и поздравить Вас со званием Заслуженного артиста, которое Вы действительно заслужили. Как только я выздоровлю, я побываю у Вас, чтобы крепко