в зрителе при таком зрелище. Человек-змея сохранился от тех времён, когда актёр слыл личностью неизменной, шутом и уродом, когда актёр попрошайничал.
Новый цирк должен отказаться от таких аттракционов.
Казалось, что цирковое искусство остановилось, стало неподвижным; казалось, ничего нельзя прибавить, жанр завершён. Между тем – взять хотя бы работу канатоходца.
Мы знали прежде:
канатоходца вид сказочен. Канатоходец худ до чрезвычайности, он длинен, извилист. У него демоническое лицо с выдающимся подбородком и длинным носом. Глаза его мерцают.
Мы знали: он в чёрно-жёлтом трико, он – Арлекино, нога у него похожа на змею.
Он поднимается на площадку, разукрашенную и шаткую, как паланкин. Площадка ходит ходуном, сверкает зелёный шёлк, звенят бубенцы.
И конечно же, – канатоходец держит зонт…
Легендарен был зонт канатоходца!
И конечно же, – линия была туго натянута. Он, этот демон, бегал, скользил, он бежал, как на коньках, – и именно в этой быстроте видели мы бесстрашие и ловкость.
Нынешний канатоходец работает на ослабленной проволоке. И не бегает. Казалось бы, чем ещё можно усложнить старинное это искусство! Что можно ещё придумать после того, как научились ходить по проволоке, одновременно жонглируя кипящим самоваром… И вот придумано: научились на проволоке стоять. С неподвижностью рыболова стоит на вялой проволоке современный канатоходец. Он преувеличенно медлителен, кропотлив, неповоротлив.
Если старинный канатоходец символизировал бегство из тюрьмы или путешествие в окно к любимой, то канатоходец нового цирка изображает городского человека, труса, попавшего на верёвку, протянутую прачкой.
Это городские приключения.
Ничто не сверкает, не звенит – и нет никакого зонта. Современный канатоходец имеет вид портного. Да, он портняжка, – и не тот сказочный портняжка, который спорил с великаном и мог бы оказаться сродни сказочному нашему канатоходцу, а самый обыкновенный городской портняжка – в котелке, пиджачке, с усиками и с галстуком набекрень…
Он как бы случайно попал на проволоку. Он изображает человека, занявшегося не своим делом.
Чтобы так пародировать, необходима блестящая техника. И действительно, техника его изумительна. Публика не понимает даже, в чём дело. Восторг её задерживается, она аплодирует после некоторого молчания. Сперва ей кажется, что в том, что человек стоит на проволоке, поправляя галстук, ничего удивительного нет…
Новый канатоходец пародирует старинного…
Не так давно мы ещё видели канатоходцев Ниагара. Это был возврат к прошлому, отступничество. Эта труппа работала с громом, в шлемах, в римском вооружении, это были гоплиты[58], ездившие по проволоке на велосипедах. Взрывался фейерверк, производилась пальба, – эффект был сильный. Но работа скромного, в штанах с бахромой, человека, умеющего так взлетать вместе с расшатанной проволокой, что порой кажется, что человек – это уже не живое нечто, а только тень, – эта внешне скромная работа говорит о наиболее высоком мастерстве.
Персонаж, созданный Чаплиным, становится одним из главных персонажей нового цирка, – он, этот городской человек, вызывающий при появлении своём на арене жалостливое недоверие: мол, куда тебе, заморышу, браться за такое дело!
И вдруг эта по виду немолодая и набрякшая от нечистой жизни личность оказывается главным актёром труппы. Труднейшая работа исполняется ею.
Он может, взяв небольшой разгон, зацепиться ногами за вертикальный столб турника и, вытянувшись параллельно земле, начать вращаться вокруг столба наперекор основным законам физики.
Он сбрасывает пиджак…
И от вашей жалостливости не остаётся и следа. Вы видите: под хитрованским пиджаком скрывал он шутки ради мускулатуру, от которой вас бросает в дрожь…
Это был маскарад.
И тут был какой-то намёк. Городские мы, дескать, людишки, запуганные, нервные, – но стоит нам потренироваться, постараться немного – и под городской одеждой окажется у нас замечательное тело. Это полезная аллегория. Мы награждаем его самыми горячими аплодисментами.
Этот персонаж заменил также и Рыжего. У ковра работает Чаплин.
«Рыжий! Рыжий, на помощь!»
Теперь не кричат: «Рыжий, на помощь!» Рыжего нет. Рыжий перестал быть Рыжим.
Рыжий валился с галерки на трибуны, на головы, повисал на перилах, сверкая белыми гетрами! Громадная лейка – не то, что гремящая, а как-то даже клекочущая – сопровождала его полёт. Слетев с высоты, он садился на крытый плюшем барьер арены, вынимал свой платок и сморкался. Звук его сморкания был страшен, – он производился в оркестре при помощи тарелок, барабанов и флейт.
Когда Рыжий отнимал от лица платок, все видели: у него светился нос!! В носу у него зажигалась электрическая лампочка. Лампочка тухла, и вдруг дыбом вставали волосы. То был апофеоз Рыжего.
Когда наездница отдыхала и лошадь шагом ходила по кругу, делалось так.
Рыжий подходил к человеку с бичом и осведомлялся:
– Это мамзель Клара?
– Не знаю, – говорил человек с бичом.
Тогда Рыжий, встав на цыпочки, целовал наездницу в голое плечо. И получал оплеуху.
– Да, – говорил он, – это наездница Клара.
Туш. Галоп. Наездница продолжает работу.
(А теперь и наездниц всё меньше!)
Таков был Рыжий в старом цирке.
Он скандалил, пел и плакал.
Нынешний Рыжий не мечтателен: на лице у него недоумение. Тот Рыжий знал только одно: ковёр. Он мешал служителям скатывать и раскладывать ковёр, – и антре его заканчивалось тем, что под крики детей его увозили на ковре, на тачке, задравшего ноги в знаменитых гетрах.
Новый Рыжий работает тонко, артистически. Он никогда не орёт благим матом, как орал тот. Он «обыгрывает» вещи, реквизит. В основе – любопытство. Он изображает любопытного ребёнка при виде неизвестной вещи. Даже не ребёнка, а зверька – кошку. Всякий раз любопытство оказывается наказанным.
А теперь и наездниц всё меньше!
Лошади уже не гордость цирка. Прежде так и считалось: идти в цирк смотреть лошадей.
Знаменит Вильям Труцци!
Это последний кавалер. Это последний красавец цирка. В последний раз становятся на дыбы двадцать лошадей разом, в последний раз лошадь преклоняет перед директорской ложей колени, и в кружевной полумаске, в испанском кокошнике, нежная, как антилопа… В последний раз едет кавалер на двух лошадях одновременно, в последний раз вращается кавалькада, звенят кастаньеты, снимает кавалер цилиндр, на шёлке которого штопором бежит блеск.
Под конец представления кавалер Труцци появляется в ложе. Он смотрит номер с автомобилями – гонки автомобилей в воздухе.
Но чёрт возьми, нельзя же дрессировать автомобили!
Давно ли велосипед был новой вещью в цирке?
Устанавливалась большая корзина, сквозь прутья мы видели велосипедиста, носившегося по внутренней стене корзины, возносившегося спиралью. Затем стали ездить на одном колесе, как ездит Фортуна. Поднимали стального коня дыбом… И вот маленький человек, в пиджаке и с галстуком набекрень, появился и здесь и оказался самым ловким велосипедистом: он ездит на одном колесе, останавливается, стоит и едет вспять. Он изображает пьяного и шатается вместе