что приближается царевич. Москвичи заметались по улицам, но они бежали не в оружейные мастерские, а в пекарни, чтобы купить хлеб-соль для встречи государя царя Дмитрия Ивановича. Из Кремля вышли перепуганные бояре спросить, что случилось; народ не отвечал им. Промолчал он и тогда, когда спустя некоторое время облако пыли улеглось и царские приставы потащили двух паникеров на плаху. Однако наутро все были твердо убеждены, что атаман-чародей Корела уже стоит под стенами Москвы. Толпа потешалась над стрельцами, неохотно устанавливавшими по приказу воевод пушки на стенах. Богатые москвичи тайно несли свои деньги в монастыри для сокрытия.
1 июня к Москве подъехали двое гонцов Дмитрия – дворяне Гаврила Пушкин и Наум Плещеев, привезшие с собой грамоту царевича. Они не решились проникнуть в город и остановились в Красном Селе, где ударили в колокол и собрали толпу купцов и ремесленников. После прочтения грамоты раздался единодушный рев:
– Да здравствует Дмитрий Иванович! В город! В город!
Посланников царевича повели прямо на Красную площадь. Отряд стрельцов, попытавшийся было преградить им путь, быстро рассеялся под напором огромной толпы горожан, присоединившейся к красносельцам. Возле Кремля собрался чуть не весь город; давка стояла невообразимая.
Вышедшие из дворца бояре возмущались:
– Что это за сборище, за бунт? Самовольно собираться не гоже! Хватайте воровских посланцев и ведите их в Кремль, пускай там покажут, с чем они приехали.
Но народ не выдавал гонцов и громко требовал читать грамоту Дмитрия вслух. Пушкина и Плещеева поставили на Лобном месте. Людское море сразу утихло; люди напряженно вслушивались в слова послания.
Грамота Дмитрия, по царственному сдержанная, была обращена к знатнейшим вельможам – Мстиславскому, Шуйским, – а также ко всем боярам, окольничим, стольникам, стряпчим, жильцам, приказным, дьякам, детям боярским, служилым, торговым и черным посадским людям. Она была весьма искусно составлена. Дмитрий взывал прежде всего к народной совести: ведь все россияне клялись верно служить царю Ивану Васильевичу и его детям и не хотеть на престоле никого другого, чему свидетель – сам Бог. Но не зная о чудесном спасении Дмитрия, русские люди целовали крест изменнику Борису, а затем, обольщенные им, стояли против законного наследника, когда он, Дмитрий, хотел занять отеческий престол без пролития крови. Дмитрий прощал народу этот грех, совершенный по неведению и заблуждению, и объявлял, что не держит гнева ни на кого из своих подданных. Наказание грозит только упорствующим изменникам, все же остальные могут надеяться на царское великодушие и милость; впереди их ждет мирное, благополучное царствие.
По окончании чтения площадь загудела: большинство славило Дмитрия, но было немало таких, кто желал многие лета Федору. Наконец народ закричал:
– Шуйского! Шуйского! Он был в Угличе с розыском, пусть теперь скажет, точно ли тогда похоронили царевича?
Князя возвели на Лобное место; наступило напряженное молчание.
– Борис, – заговорил Шуйский, – послал убить царевича, но его спасли, а вместо него в Угличе погребен поповский сын…
– Теперь нечего долго думать, всё узнали, как было, – завопили сторонники Дмитрия, – значит, настоящий царевич – в Туле! Принесем ему повинную, чтоб он простил нас по нашему неведению!
– Долой Годуновых, долой их, б… детей! – подхватила толпа. – Всех их искоренить, вместе с их дружками! Бейте, рубите их! Не станем жалеть Борисову родню, раз сам Борис не жалел законного наследника и хотел извести его в детских летах. Господь нам теперь свет показал, а дотолева мы во тьме сидели. Засветила нам теперь звезда ясная, утренняя – наш Дмитрий Иванович. Будь здрав, наш прирожденный государь царь Дмитрий Иванович!
Передают, что некоторые бояре советовали Федору выйти к народу, но юный царь не отважился покинуть дворец. Столь же малодушным оказался патриарх Иов, который наблюдал события из окна, обливаясь слезами.
Толпа хлынула в Кремль, к царскому дворцу. Бояре, подхваченные народными волнами, очутились в самой гуще мятежников. Некоторые из них остались лишь невольными свидетелями свержения Федора, другие, как, например, недавно возвратившийся из ссылки Богдан Бельский, сделались сообщниками и предводителями бунтовщиков. Царь в торжественном облачении восседал на престоле в Грановитой палате, думая, что хотя бы внешнее величие царского сана успокоит толпу. Его мать, царица Марья, и сестра, царевна Ксения, жались к трону, заслонясь от народной ярости образами, словно щитами. Но уже ничто не могло остановить москвичей, для которых, как пишет один историк, Федор был уже не царь, а изменник Федька. Десятки рук бесцеремонно стащили его с престола; сопротивляться было бесполезно. Царица Марья сорвала с шеи драгоценное жемчужное ожерелье и бросила в толпу, желая отвлечь ее внимание от сына. Эта уловка не помогла; тогда царица повалилась на колени, ловя мятежников за полы кафтанов и умоляя пощадить ее детей. Присутствие бояр на этот раз спасло Федора; они распорядились отвезти его вместе с семьей в пустовавший дом Бориса, где он жил до своего воцарения, и взять под стражу.
Из Грановитой палаты толпа рассыпалась по дворцу, круша и ломая все, что попадалось под руку. Боярам, пытавшимся остановить разбой, погромщики говорили, что Борис осквернил царские палаты. Общее негодование еще более увеличилось, когда в одной из комнат были обнаружены двое гонцов Дмитрия со следами пыток на всем теле. Их вывели из дворца и показали тем, кто толпился снаружи.
– Вот, и всем нам то же было бы! Вот что делают Годуновы! Вот каково их царство!
При грабеже дворца была найдена восковая фигура ангела – образец для отливки золотых фигур для церкви Святая Святых, которую Борис намеревался воздвигнуть. Эта находка послужила поводом для возникновения в народе слухов о том, что Борис жив. Некоторые москвичи таскали восковую статую по улицам, крича: «Смотрите, вот что мы нашли в гробу Бориса вместо его тела!» Некоторые даже клялись, что видели Бориса сидящим в одном из подвалов. Нашлось немало других «очевидцев», уверявших, что царь, похоронив вместо себя статую, бежал – не то в Татарию, не то в Швецию, а вероятнее всего в Англию… Эти нелепые слухи настолько возбуждали людей, что в некоторых областях велся настоящий розыск «сбежавшего» царя и, поскольку всякое усердие вознаграждается, двух-трех Борисов действительно поймали.
Чтобы окончательно очистить оскверненный Борисом дворец, хотели разбить винные погреба, но Бельский умело пресек это намерение. Пользуясь уважением, которое оказывалось ему, как бывшему воспитателю царевича, он обратился к мучимой жаждой толпе:
– Так делать не годится, – теперь мы все разопьем, а приедет царь Дмитрий Иванович – и к столу ничего не будет: чем же царя угощать будем? А вы лучше ступайте в погреба немецких докторов, Борисовых любимцев: они нажились у Бориса, служа ему советчиками и наушниками на зло православным людям. Выпейте их вино, и добро их себе возьмите.
Так он припомнил немецким докторам свою выщипанную