Но и разряжался быстро. Вытащив аппаратик, она побегала колесиком по трекам и включила недавний, записанный у матери в монастыре. По тесному душному пространству склепа разлился колокольный благовест. Неуместный на мусульманском кладбище, но почему-то несущий утешение. Ощутив приближение дремоты, Катя выключила диктофон. Сейчас нужно экономить все. Батарейки в фонарике и диктофоне, заряд в мобильном. Дремота наваливалась волнами, рюкзак сделался мягким и удобным. Уже засыпая, Катя ощупала пальцами свое лицо. Скулы были жесткие и тоже острые. Похожа ли она сейчас на отца?
…Веки щекотал приятный солнечный свет. Катя увидела силуэт отца, идущего ей навстречу по мощеной дорожке монастыря. Что он здесь делает? Неужели тоже приехал повидать матушку Агафью? На Кате все то же льняное платье, но чистое, еще с приятным запахом стирки, а на руке почему-то браслет Айнагуль. Она хочет рассмотреть украшение, но тут замечает рядом маленького мальчика. Сын Айнагуль? Ребенок поднимает к ней лицо, и Катя тут же узнает покойного братика. Форма глаз – мамина, а цвет – папин. Катя опускается на колени рядом с Маратиком. Не сводя глаз друг с друга, они обнимаются, заваливаются набок и смеются. Маратик совсем не изменился. Катя рассматривает его маленькие пальчики и плачет. На зубах скрипит песок.
«У меня тоже было много вопросов, и к матери, и к отцу, и к Богу!» – откуда-то твердит Наина.
Это сон. Больше всего на свете Катя не хочет просыпаться. Отец вдруг бледнеет и тает в воздухе, Катю с Маратиком, будто начинку пирога, накрывает тестом. Убежало все-таки, думает Катя.
Маратик что-то говорит, но она не может разобрать ни слова, потому что очень громко звенит чертова побрякушка – браслет Айнагуль. Вдалеке идиотски хохочет мультяшный дятел. Липкое белое тесто превращается в саван.
– Просни-и-и-ись, – пропел голос Маратика. – Просни-и-ись!
Катя открыла глаза. Песня мертвого братика – это сон или явь? И точно ли это его голос? Во сне Катя узнала Маратика безошибочно, но тут сообразила, что помнит не его мордашку при жизни, а его фотографию, что стояла у родителей в серванте. Мысленно вглядываясь в снимок, она поняла, что на месте лица Маратика слепое пятно.
В склепе снова невыносимо жарко. Тут и там бурую темноту пробивает несколько тонких солнечных лучей. Откуда-то доносятся голоса.
– Слышь, а тут точно что-то есть? Выглядит-то склеп не ахти.
– Ну говорят, он бабки копил, а заначку не нашли. Так что где им еще быть, как не здесь?
– Родня, что ль, с ним закопала?
– Да ну прям, но участок под склеп он еще при жизни купил. Явно не просто так. Скорее всего, где-то здесь и зарыл.
Катя окончательно просыпается. Первый порыв – закричать, позвать на помощь. Но тут же она понимает, что эти люди пришли на кладбище не с добром. Скорее всего, какие-то отморозки, грабители могил. Тут раздалось гулкое бряканье. Пришедшие дергали снаружи навесной замок. На всякий случай Катя гусеницей заползла под стол и легла ровно под отцом головой на запад. С ужасом поняла, что рюкзак остался у стены. Если вандалы взломают дверь, удастся ли ей убежать? Поймут ли они, что внутри кто-то есть, по брошенным вещам? Но замок побрякал и, видимо, не поддался. Снова раздались мужские голоса.
– Точно заначка там. Иначе на хера бы здесь замок был?
– Ну, от собак.
– Да не, у меня чуйка на такие вещи.
– И что будем делать? Попробуем кусачками замок снять?
– Ты что! Мало ли кого черт принесет! Еще явятся родню навестить. Лучше ночью. За болгаркой заедем ко мне в гараж…
Двое говорили что-то еще, иногда переходя на возбужденный хохот. Но голоса удалялись, и Катя перестала разбирать слова.
Нужно что-то предпринять, ночью они вернутся, и это будет конец. Катя подползла к рюкзаку. От жажды все вокруг стало казаться невыносимо сухим. Серая земля под ногами – словно утоптанный прах. Пористые кирпичи склепа источали тепло, как только что вынутые из печи сухари. Даже саван отца, изрезанный лучами солнца, напоминал пергамент.
Катя высыпала содержимое рюкзака на землю. Чихнула от поднявшейся пыли. Спазмы голода больно скрутили кишки. И тут же серебром блеснула фольга шоколадной плитки из поезда. Катя набросилась на подтаявшую находку. Думала, что вот еще разочек – и оставит сладость на потом, но не могла остановиться. Начисто вылизала фольгу, порезав кончик языка. Пить захотелось еще больше. Катя продолжила ревизию. Воды в рюкзаке не было, но в косметичке оставалось полфлакона увлажняющего спрея для лица. Брызнула в рот. Кончик языка защипало, рот наполнился горечью. Обильно оросила лоб и щеки, стянула трусы и насухо обтерла ими лицо, подмышки и между ног. Надела чистые. Грязные отправила в карман рюкзака, где неизвестно с каких времен хранилась бумажная труха – доказательства Катиного существования: чек от поездки в метро, когда потеряла проездной, смятый билет в музей, в который было завернуто что-то, похожее на маленький камушек. Катя развернула бумажку и тут же отправила в рот голубой комок высохшей жевательной резинки. На удивление, почувствовала слабый вкус мяты.
Еда и мало-мальский туалет придали ей сил. Теперь казалось, раз Маратик разбудил ее, значит, поможет и выбраться до прихода грабителей. Главное – не сдаваться.
– Прости, папа, – сказала Катя и решительно забралась на стол.
Она старалась ступать по краю, не отрывая взгляда от экрана телефона в поднятой руке. На голубом дисплее что-то изменилось. Катя сощурилась и не поверила своим глазам. Одно деление!
– О господи! Да! Слава богу! – сквозь слезы забормотала Катя.
Она поднялась на цыпочки и нажала на журнал вызовов. Включила громкую связь и снова высоко задрала руку. Тишина, потрескивание и наконец гудки.
– Алло? – Голос риелторши эхом разошелся по склепу.
– Здравствуйте! Это Катя, ваша клиентка, помогите мне, пожалуйста. Спасите! Меня хотят убить…
– Алло? Вас не слышно! Кто это?
Катя нетерпеливо потопталась на месте, отключила громкую связь и поднесла телефон к уху. В динамиках тихо. Снова посмотрела на экран – связь пропала. Чертыхнулась, вернула громкую связь и, подняв руку с телефоном повыше к потолку, наступила на что-то плотное.
– Алло! Вы меня слышите? – Катя топталась маленькими шажочками, стараясь не думать, что у нее под подошвами. Там что-то шевелилось и трещало.
– Катя? – наконец послышалось из трубки.
– Я не знаю, как вызвать здесь полицию, спасите меня! – прокричала Катя и на всякий случай еще приподнялась, наступив на округлое.
Под ногой мокро хрустнуло. Одновременно с этим телефон замолчал. Будто это он хрустнул, а не что-то внизу. И как ни вытанцовывала она на столе, не обращая внимания на треск и чавканье под подошвами, ни одного деления связи не появилось. Катя медленно слезла, а по ощущениям – будто сползла со стола. На белом саване, там, где она только что топталась, проявились темные влажные пятна. Сладковато запахло замоченной кастрюлей из-под подгоревшего борща.
Катю замутило, обдало холодом и мучительно стошнило шоколадом и желчью. Вытерла рот подолом. Отряхнула губы от песка.