и как будто жарилась.
– Как тебе женушка моя? Хорошая, да? – спросил Тулин.
– Хорошая, – подтвердила Катя, не глядя на брата. – Только ты нехорошо с ней поступил.
Тулин не ответил. Катя услышала характерный свист плевка. «Жигули» забуксовали, словно тоже недовольные.
– Ну, а у тебя есть кто? – Тулин не глядя переключил передачу и улыбнулся.
– Не-а.
«Жигули» сначала взревели, потом жалостливо хныкнули и умолкли. Из-под капота повалил белый пар. Тулин заглушил мотор и, матерясь, несколько раз ударил кулаками по баранке. Катя поежилась. Плохое предчувствие, которое с самого утра копошилось в груди, разрослось и раскрылось, будто темный цветок. Голова закружилась, к горлу подступила тошнота.
Катя выскочила из машины и скрючилась возле распахнутой дверцы. Стошнило чаем.
– Блин, ну ты хоть бы отошла! Сама же будешь сейчас топтаться здесь! – заорал Тулин.
– Я не успела.
Тулин, ругаясь, осмотрел погрузившиеся почти наполовину в песок задние колеса.
– Чертова джуламейка! – Он стянул футболку и принялся толкать машину.
Крепкие руки налились мышцами. Коренастый и коричневый, он был похож на молодого быка. Даже резиновые тапки – и те будто затвердели и стали копытами. Только «жигули» не реагировали, покачивались на одном месте, как будто сдавшись.
Катя осмотрелась. Солнце палило над потрескавшейся равниной, покрытой песком и солью. Кое-где белели высохшие кусты, словно сделанные из костей. Кругом было тихо. Хотелось пить.
– У тебя нет воды?
– Ни воды, ни лопаты! – рявкнул Тулин и хлопнул крышкой багажника.
– А ты можешь позвонить кому-нибудь, чтобы нас вытащили отсюда?
– Ха, ты телефон свой проверь, здесь на пять километров вокруг связь не берет. Помощь придет, если только мимо кто будет приезжать, а это если только кто помрет в ближайшее время. Просто так на этот пустырь никто не суется.
Тулин скинул сланцы и протянул один Кате.
– Помогай давай.
Они выгребали из-под колес куски песчаного наста. Несколько раз Катя в сердцах отбрасывала гнущийся резиновый тапок и принималась рыть руками. Царапала пальцы о сухие колючки в песке, чертыхалась и снова бралась за горячий кусок резины. Солнце постепенно уходило. Катя умирала от жажды. Во рту был кислый привкус рвоты. Временами она хваталась за натруженную спину и оглядывалась по сторонам. Ни машин, ни забредших с пастбища животных, а вместе с ними надежды, что скоро за ними объявится и человек, не было. Верхушки небольших холмов, за которыми должно было быть кладбище, напомнили Кате иллюстрации к «Маленькому принцу» Экзюпери. Словно не холмы, а слоны, спрятанные от глаз гигантскими шляпами.
«Я, наверное, брежу», – подумала Катя и устало плюхнулась на песок.
– Что лежим, кого ждем? Меня? – Тулин нарисовался откуда-то снизу, словно из-под земли.
«Теперь ты не бык, а кабан», – подумала Катя, но вслух ничего не сказала – не хотелось открывать и без того вязкий от жажды рот. Сил хватило, только чтобы сесть.
Тулин нависал над ней с широко расставленными ногами, заслоняя красное закатное солнце. Его голое, уделанное в песке пузо напоминало только что выкопанную гигантскую картофелину. Темные, почти фиолетовые соски жадно смотрели на Катю.
– А ты симпатичная выросла.
Катя сощурилась на брата, разгоняя круглые разноцветные блики.
– Тулин, мне нехорошо, – жалобно проговорила она.
– Знаю.
Тулин расстегнул ширинку и прежде, чем Катя попыталась встать, насильно распахнул платье и тут же прижался к оголившейся коже горячим своим животом. Довольно закряхтел.
– Ты у меня с детства выпрашиваешь, дрянь, – сказал и сунул горячий толстый язык Кате в рот.
Катя вцепилась одной рукой в скользкие короткие волосы брата, другой пыталась оттолкнуть грузную тушу. Брыкалась, но не могла ни скинуть с себя тяжелого мужика, ни причинить ему боль. Только взбивала песок. Представилось лицо Айнагуль и хрупкая ее фигура. Тулин несколько раз потерся о Катю расстегнутой ширинкой и задрожал. Через минуту его мокрый язык выскользнул из ее рта, оставив на зубах кашицу налета. Тулин встал и, поморщившись, цыкнул слюной в сторону.
Катя вскочила и, запахивая платье, отерла рот подолом. По щекам потекли слезы.
– Щас будешь мне помогать, – бросил Тулин и вперевалку отправился к кустам.
Катя не смотрела в его сторону, но слышала сухой треск. Так стреляли в огне ветки, когда они с бабушкой разжигали печь. Теперь казалось, что вся эта жизнь в Подмосковье была у какой-то другой Кати, у Кати, которая смогла отсюда уехать. А Катя на пустыре будто никуда и не уезжала. На перепачканном мятом платье словно проступало жирное пятно из детства.
Тулин вернулся с полной охапкой бледно-серых засохших веток. Бросил ей в ноги колючий, пахнущий пылью куст.
– Будешь совать под колеса, – скомандовал он и, не глядя на Катю, обошел «жигули». – Я поднимаю, а ты подкладывай.
Тулин набрал полную грудь воздуха и потянул бампер на себя. Короткая, но широкая его шея вздулась венами, будто под коричневой кожей у него тоже были ветки. Лицо еще потемнело и залоснилось. Катя быстро и боязливо укладывала под задние колеса хрупкую подстилку, ожидая в любой момент подвоха от Тулина.
– Готово! – крикнула она и отпрянула от машины.
Тулин с рыком опустил машину и, сунувшись по пути на заднее сиденье, пошел к капоту. На шее у него болтался кусок махровой тряпки, а в руке хлюпала початая бутылка с водой.
– У тебя была вода все это время! – возмутилась Катя и бросилась к брату.
Тулин отмахнулся. Согнувшись над покрытыми черной жирной плесенью кишками автомобиля, он заливал воду в какую-то дырку. Остаток на пластиковом донышке протянул Кате.
– Как бы мы завелись, выпей ты всю воду?! – деловито спросил он и сел за руль. – Поехали, Катюха!
Катя с минуту колебалась, садиться ли ей в машину или идти пешком. Сдалась и плюхнулась рядом с Тулином. «Жигули» с ревом выползли из песчаной ямы.
– Не смей так больше делать. Никогда, слышишь? – угрюмо проговорила Катя, вытирая тыльной стороной ладони сопли под носом и глядя перед собой, будто обращалась в пустоту.
– Не буду. Никогда, – твердо ответил Тулин.
Стремительно темнело. Из-за холмов, как и обещал этот гад, показалось кладбище. Издалека оно напоминало городок в миниатюре. Маленькие постройки из серого и красного кирпича со ржавыми полумесяцами вместо флюгеров. На некоторых склепах, чаще детских, кирпичом были выложены имена: Ерлан, Венера, Карылгаш. Катя сообразила, что не была на здешнем русском кладбище и не знает, где похоронен Маратик. Ее так и не свозили на могилу братика. И она, похоже, единственная из всех, кто живет в поселке, не слышала, как Маратик поет после смерти.
Тулин криво приткнул «жигули» к какой-то полуразрушенной стене и уверенно зашагал вперед по выгоревшей хрупкой траве. Катя набросила рюкзак и засеменила сзади, пытаясь запомнить дорогу. Ей вдруг показалось, что после случившегося этот гад захочет оставить ее здесь. А бродить ночью среди могил ей не очень хотелось.
Наконец Тулин остановился. Впереди было три захоронения. Новенький склеп из желтого камня – большой купол, увенчанный золотым полумесяцем, словно спиленным с сережки Аманбеке. Высокая постройка из разномастного, местами