меня из склепа.
– Не говори чушь, – отрезала Айнагуль и отвела взгляд.
Катя прикрыла обожженные солью глаза. Увидела перед собой интеллигентное лицо бабушки, услышала ее голос, вспомнила запах ее духов. Ирочка будто была жива, казалось, она скоро приедет за Катей в этот поселок и заберет, снова спасет от Аманбеке с Тулином. Как только она подумала о здешней родне, вместо лица бабушки в памяти всплыло темное пятно – физиономия братца. Он ржал, показывая щель между зубами. Катя будто смотрела сцены из фильма со своим участием: вот ее придавил своим весом Тулин, его лицо с прижмуренными глазами перекошено удовольствием. Катя сильнее сжала веки, и пятно посветлело и завибрировало – терся о Катю уже не Тулин, а долговязый Юрок.
Надо бы спрятаться от солнца под козырек остановки. Но что-то Катю смутило. Она не могла понять, что именно. Остановка как остановка: под обшарпанной скамьей куча мусора – бутылки, жестянки, пестрые пятна семечной шелухи. В обоссанных потемневших углах жужжат зеленые точки мух. Вдруг узкая полоска тени шевельнулась. Катя пригляделась и вздрогнула. Детская фигурка!
– Айнагу-у-уль, – услышала она чистый мальчишеский голосок.
– Катя, подойди сюда, что покажу! – позвала Айнагуль и спустила с плеча сумку.
Катя, то и дело оглядываясь на малыша в тени, прошаркала к Айнагуль.
– Это я нашла в квартире твоего отца. – Айнагуль распахнула корпе, и Катя сощурилась, будто от пятитысячных шел свет. – Твоя тетка рвала и метала, но деньги так и не обнаружила. А мне Маратик подсказал.
Катя моргнула. Блик браслета Айнагуль резанул по глазам.
– Бери, это все твое, – тихо произнесла Айнагуль. – Тут больше пяти миллионов, я считала. Только… – Айнагуль прикусила сухую нижнюю губу. – Только ты не могла бы дать мне немного денег взаймы, чтобы нам с Асхатиком уехать подальше отсюда?
Катя чуть не задохнулась и кинулась обнимать невестку.
– Айнагуль! Господи, спасибо! – Катя плакала и нервно смеялась. – Я тебе по гроб жизни обязана, буквально! Поехали со мной в Москву? Найдем тебе работу, сынок будет ходить в детский сад и кружки.
– А можно? Возьмешь нас с собой?
– Едем, конечно!
Айнагуль теперь тоже плакала. Вдруг, словно опомнившись, она закрутилась на месте, ища глазами очки Аманбеке. Катя тоже бросилась искать и растоптала хрупнувший пластик. Потянулась за рюкзаком. Покопалась там пару минут и выудила косметичку.
– На, замажь синяк.
Айнагуль выдавила из тюбика бледно-розовый крем в ладонь и быстро утрамбовала его под глазом, как штукатурку. Остатки грубо размазала по щекам, как краску.
Автобуса все не было. Детская фигурка под козырьком почти растворилась в тени. Асхатик заерзал и захныкал. Айнагуль склонилась к нему, что-то ласково напевая. У Кати раскалывалась голова, и детское нытье усиливало боль. И что, теперь так будет всегда? Не поторопилась ли она с приглашением? Ну, допустим, ей удастся купить в Москве небольшую «двушку». Одна комната отойдет невестке с сынком. И как скоро женщина из дикого азиатского поселка найдет работу? А если она сядет ей на шею? И ведь не выселишь! Закон всегда на стороне ребенка. А если Айнагуль будет разыскивать Тулин? Найдет, и тогда им обеим несдобровать. Может, стоило просто дать денег и разойтись. Ну, например, миллион. В конце концов, если бы не Айнагуль, смотрела бы Катя сейчас на запад поверх останков отца. Но, с другой стороны, Айнагуль обязана была так поступить, иначе сама бы стала убийцей и воровкой.
Катя покосилась на свою спасительницу. Айнагуль теперь держала сына на руках и смотрела на дорогу, где вдалеке в клубах пыли показался автобус. Асхатик вдруг улыбнулся и потянулся к Кате. Только сейчас она смогла как следует его рассмотреть. Хорошенький округлый мальчик напомнил ей Маратика. Как же Катя соскучилась по брату! Она обернулась и в тени бетонного козырька опять увидела ребенка. Маратик был не такой, каким она его помнила, и не такой, каким видела во сне. Полупрозрачный, он таял на глазах. Напоследок улыбнулся и замахал ручкой. Катя вспомнила, как видела эту ручку торчащей из-под телевизора, и улыбнулась в ответ одними только уголками губ. Наконец она увидела и услышала брата.
– Проща-а-ай, – пропел Маратик и исчез.
Если бы он был жив… Все могло сложиться иначе.
Катя шагнула к Айнагуль и взяла ребенка на руки. Ощутила сладкую тяжесть детского тельца. Нежный запах тоненьких волос. Поцеловала пушистую макушку. Стало вдруг спокойно.
Старый, дико грязный автобус с окошками без стекол приближался. Несуразностью своей он напоминал откормленный «запорожец»: толстое низкое брюхо, маленькие, рыжие от пыли колеса, подслеповатые фары. Автобус затормозил, обдав девушек механическим жаром. Гармошки дверей зашипели и открылись.
10
Тулин устало следил за котом. Тот вальяжно ходил по кухне, словно осматривал свои владения. Чесал спину о дверцу холодильника, пускал когти в ковер ручной работы, подаренный кем-то из гостей на свадьбу и разрезанный Аманбеке пополам. Вторую половину мать стелила в саду, когда сидела там с Асхатиком. Иногда Тулин сомневался, а будет ли мать любить своего родного внука? Ведь когда-нибудь жена должна понести и от него.
– Что, кошак, жрать хочешь? – Тулин залез в сшитую Аманбеке красную сумку и выудил оттуда завернутую в пленку говяжью мякоть.
Плюхнул прямо на стол небольшой кусок и резанул по волокнам, оставив на клеенке след от ножа. Кот боднул ногу Тулина и мяукнул.
– Держи! – Тулин бросил мясцо прямо в серо-коричневую морду.
Кот рыкнул как дикий зверь и с куском в пасти дернул из кухни.
– У-у-у, шайтан, чуть с ног не сбил, – проворчала Аманбеке, замерев на пороге. – А ты почему не на работе?
– Новенького оставил вместо себя, пусть тренируется телок мочить, – буркнул Тулин, вытирая кровавые руки о полотенце. – Мам, а где Айнагуль?
– Это я тебя спрашиваю, где мой внук? – Аманбеке посмотрела на настенные часы с мутным пластиковым циферблатом. – Эта пигалица, твоя жена, ускакала на рынок за детским питанием ни свет ни заря и давным-давно должна была вернуться! Ребенок голодный, в ее сиськах-то уже пусто. Хотя ты и без меня знаешь, слышала, как ночами присасываешься к вымени, как теленок…
Тулин нахмурился. Аманбеке схватила сумку, достала все мясо и стала быстро его разделывать большим ножом.
– Будешь и дальше таким теленочком, пришибут тебя, – Аманбеке сделала паузу, словно подбирала слова, чтобы сильнее задеть сына, – как на бойне мясокомбинатовской. Иди и верни мне внука.
Аманбеке указала ножом на дверь. Тулин замер, вытаращившись, и впервые в жизни замахнулся на мать, та вскинула брови и задребезжала проклятиями.
– Чтобы у тебя, дурака, рука отсохла, которую на мать поднял!
Тулин помотал головой и выбежал из дома. Попадись ему сейчас кто под горячую руку, свалил бы и забил до смерти. Он даже подумал, не вернуться ли на работу и не выплеснуть ли злобу на очередную Буренку. Представил широкий коровий лоб в мелких кудряшках, похожих на кипящее молоко, и чуть