ужасом выдохнула Айнагуль.
– То же, что и с тобой. Украли, – дрожащим голосом ответила Катя, бросив быстрый взгляд на фиолетовый синяк Айнагуль, и тут же сощурилась. – Как на солнце ярко-то!
Айнагуль сняла очки с перебинтованной дужкой и подала их Кате. Вытащила из кармана коляски две детские бутылочки с молоком, одну дала сыну, вторую, открутив соску, протянула золовке. Асхатик громко зачмокал. Катя пила жадно. Из угла ее рта текла на грязную шею белая струйка.
– Нам надо уходить, – прошептала Катя, как только осушила бутылку и отдышалась.
Она попыталась натянуть рюкзак, но слабые руки не слушались. Айнагуль выхватила у нее поклажу и закинула себе за спину.
– Я бы сказала – бежать! – Айнагуль развернула коляску в сторону выхода с кладбища. – Только вот куда? В квартиру тебе нельзя, да и мне теперь тоже.
– Не знаю, но здесь я не останусь. Все, что касается квартиры, можно решить через суд, адвоката, доверенность.
– А полиция? Ты не хочешь написать заявление? – спросила Айнагуль. – Может быть, их накажут как-нибудь.
– Может быть, – усмехнулась Катя. – А может, нет, а может, накажут меня. А ты? Почему ты не позвонила участковому?
Айнагуль не знала, что на это ответить. Она и правда не обратилась в полицию – ни когда ее украли, ни когда муж стал распускать руки, ни сейчас, когда Тулин чуть не сломал ей нос.
– А они спросят обязательно и решат, что раз не обращалась раньше, значит, сама хотела, чтобы украли, и давала мужу повод для рукоприкладства, – ответила Катя тихо за Айнагуль.
Они медленно тащились в пыли мимо раскаленных надгробий. Тут и там полумесяцы, венчавшие мавзолеи, пускали в глаза злые лучи. Сухая трава цеплялась за ноги. Новые бархатные брюки Айнагуль были все облеплены колкими семенами. Вдруг Катя резко остановилась. Айнагуль проследила за ее взглядом.
За кривым кустом мокла в крови какая-то серая шерсть. Дальше валялась отгрызенная бурая лапка.
– Мне надо вернуться. – Катя тяжело вздохнула и указала на отцовский склеп, грубой коробкой возвышавшийся над другими мавзолеями.
– Ты шутишь? Зачем?
– Мы не закрыли дверь.
– И что?
– Здесь собаки, свора собак. Я не хочу, чтобы кости… – Катя сделала паузу, словно впервые произносила это слово, – отца, не хочу, чтобы кости отца разгрызли и разнесли по кладбищу.
Айнагуль понимающе кивнула.
– Я слышала, как свора одичалых собак бесновалась и раздирала этого несчастного щенка. А еще тут приходили…
– Кто? – встревоженно перебила Айнагуль.
– Вандалы какие-то, расхитители гробниц или кто они там, я не знаю. Они думают, что отец свои сбережения зарыл в землю, где сейчас стоит мавзолей. Бред полный!
Айнагуль побледнела и локтем прижала к себе сумку.
– Тогда не стоит нам туда возвращаться.
– Нет, они ночью придут. Еще есть время. Я не собираюсь оставлять эту дверь открытой, будто жду дорогих гостей.
– Ты очень смелая, – сказала Айнагуль уже в спину Кате и развернула коляску, чтобы идти за золовкой.
Пока Катя искала замок, Айнагуль заглянула внутрь. С посмертной постели Серикбая свисала рука. То, что от нее осталось. Айнагуль вспомнила беташар, как дядя жениха снял с нее белый платок невесты. Кажется, этой самой рукой. Весь вечер Серикбай смотрел на нее с тоской. Может быть, он думал о дочери тогда? Надо бы рассказать об этом Кате. Но не сейчас. А про деньги? Стоит ли рассказывать про деньги? Тянуть уже нельзя, иначе она сама окажется ничуть не лучше этих вандалов.
Под столом с покойным валялся мелкий мусор, какие-то тряпки. Наконец Катя нашла замок, весь в песке, и, уже не заботясь о платье, вытерла его об подол. Айнагуль протянула ключ и напоследок еще раз взглянула на Серикбая. Его тело под саваном выглядело странно, не могли же его похоронить, а потом открыть склеп, чтобы надругаться над умершим. Катя как будто прочитала мысли Айнагуль и посмотрела на нее виновато. Захлопнула дверь и резко провернула ключ.
– Ну, вот теперь можно уходить, – сказала Катя таким тоном, будто закрыла на замок не только тело отца, а все, что произошло с ней в склепе. – По крайней мере, вандалам придется повозиться.
Айнагуль шла впереди, иногда оборачиваясь на Катю. Та шаркала подошвами по кладбищенской земле, затирая след от детской коляски. Это она хорошо придумала. Мысль о том, что Тулин, может быть, в эту минуту уже ищет их с сыном, заставила ее прибавить шаг. Нужно спешить!
Наконец они вышли из некрополя и, не сговариваясь, обернулись. Аул мертвых казался миражом посреди пустыни. Айнагуль на минуту даже померещилось, что перед ними мреющий в дымке сказочный город с прохладными фонтанами, лавками сладостей и специй, торговками кумысом и курутом. А посреди городка нарядный и как будто пряничный – храм Василия Блаженного, как с открытки. Бежать в Москву!
Мысль о побеге с деньгами так зудела, что Айнагуль не сразу поняла – в рюкзаке что-то вибрирует.
– У тебя там телефон! – окликнула золовку Айнагуль и указала на рюкзак.
Катя ойкнула и нагнала невестку. На этот раз телефон не прятался от руки и сразу подставил свое вибрирующее гладкое брюхо.
– Алло. – Катя кивнула Айнагуль в сторону остановки с бетонным козырьком. Нужно было идти, дорога каждая минута.
– Катя, это что, шутка? – вместо приветствия зло спросила риелторша. – Я, между прочим, была за рулем. Ехала на показ. Вам там заняться нечем?
– Простите, – смущенно начала Катя, подбирая слова. – Нет, конечно, не шутка. Понимаете…
– Не понимаю! Это неслыханная наглость, звонить с раннего утра и вешать лапшу на уши про какое-то кладбище. Вы были пьяны?
– Да послушайте вы! – Катя повысила голос. – Я хотела продать родительскую квартиру, а мой родственник обманом завез меня на кладбище и закрыл в склепе.
– В каком склепе, еще скажите, в хрустальном гробу.
– В отцовском.
Катя резко села на обломок бетона и больно ударилась копчиком. Громко ойкнула. Очки Аманбеке свалились на землю.
– Все, не продолжайте. Я вам не психолог и не полиция. Я – ваш риелтор. Вернее, была им до сегодняшнего дня. Я расторгаю с вами договор. Ваш дом даже с участком стоит так мало, что я не заинтересована в комиссионных.
И отключилась, не попрощавшись. Телефон жалобно пиликнул и погас, разряженный. Весь этот короткий разговор Катя плакала, но жара тут же высушивала слезы, оставляя на щеках соленую пудру.
– Я больше не могу бороться, я проиграла, ничего не получится, – прошептала Катя, словно делилась секретом.
– Кто это был? – спросила Айнагуль.
– Риелторша. Звонила сказать, какое я ничтожество и что не заинтересована во мне как в клиенте. Да что там говорить! Я сама в себе не заинтересована. У меня ничего нет.
– У тебя есть квартира тут.
– Ага! И поехавшие умом родственники, которые скорее меня убьют, чем расстанутся с квадратными метрами. Нет уж, спасибо. – Катя нервно рассмеялась. – Но что интересно: она решила, что я звонила ей ради шутки. Хороша шутка, набирать малознакомым людям из могилы отца. Знаешь, тебе, наверное, не надо было вытаскивать