Тошнота не проходила. Голова гудела. Катя ковырнула носком кроссовки землю. Нужно было закопать рвоту, выдающую ее присутствие в склепе. Твердый земляной пол не поддавался. В какой-то момент она даже подумала использовать как лопату кость отца, но тут же прогнала мысль как бредовую. Вспомнила про ключи от квартиры Юрка в кармашке рюкзака. Железная входная дверь открывалась длинным, похожим на сверло, штырем. Катя достала связку и принялась ковырять штырем землю, думая, что в случае чего использует его и как оружие. Можно попробовать спрятаться под саван, а если грабители туда заглянут, то воткнуть ключ вандалу в глаз и бежать, пока они приходят в себя от шока. Это единственный шанс выжить, если риелторша ничего не предпримет.
Усмехнулась своим мыслям. Еще недавно репутация была для нее важнее жизни, и она колебалась, стоит ли отправлять мольбы о помощи коллегам. А теперь ходила по трупу отца и думала даже улечься на него и накрыться посмертным отцовским одеялом. Что бы сказала на это мать? Вернее, что сказала бы на это матушка Агафья? Катя устало забралась под стол, положила тяжелую голову на рюкзак и включила диктофон. Деловитый голос матери, записанный в нотариальной конторе, разнесся по склепу. Катя нахмурилась и нажала на паузу.
– Вся семейка в сборе, – сказала она в микрофон серебряного аппаратика. – Вот бы еще Марата записать.
Решила, что оставшееся время будет говорить сама с собой, фиксировать свои мысли и воспоминания на диктофон, чтобы не сойти с ума и чтобы оставить после себя хоть что-то. Расскажет о родной трехэтажке, которая была похожа на похоронную контору.
Раньше казалось, что люди умирают часто, а сейчас она сидит запертая в склепе и молится, чтобы в поселке кто-нибудь скончался и его привезли хоронить. Она бы закричала, ее бы нашли и освободили.
– Меня запер в склепе мой двоюродный брат Тулин, по дороге сюда он домогался меня. Повалил на землю, стал целовать и елозить по мне, – надиктовывала Катя в микрофон.
Вдалеке залаяла собака. Катя замолчала, но продолжила запись. Человека рядом нет. Если бы был, обязательно одернул бы пса. Тихо, фу, успокойся, заткнись. Люди не терпят пустого собачьего бреха рядом. Лай стал многоголосым. Собаки явно злые и голодные. Интересно, собирались ли они у склепа, чувствуя запах мертвого отца. Поморщилась от этой мысли. Вспомнился подмосковный поселок и соседский волкодав, чей рык Катя записала для школьного театра. Вспомнился и Пашка Постников. Интересно, какой он сейчас. «Если выберусь – найду его». Пообещала сама себе и вздрогнула. Неожиданно лай и ворчание прорезал щенячий вопль. Жалобный и почти детский. Вопль перешел в визг, а затем в тихий скулеж. Лай стих. Стая урчала и чавкала, видимо, разрывая несчастную шавку на куски.
Подумала, что тоже, как щенок, сидит в этой каменной будке, ожидая овчарок, которые обязательно ее порвут. По тому, как стало тихо, Катя поняла, что свора убежала. Выключила запись, убрала диктофон и прочую мелочь в рюкзак. Не сводила глаз с неровной щелки под железной дверью.
Вдруг раздались осторожные шаги. Не похожие ни на тяжелую поступь Тулина, ни на шарканье вандалов. Затем послышалось что-то очень знакомое. Катя все еще не понимала, на самом ли деле это происходит, или ей снова снится звонкий браслет Айнагуль. На всякий случай потрогала свою руку. Браслета не было, но звон усиливался.
– Катя, – певуче послышалось снаружи.
– Айнагуль, – прошептала Катя и рванула к двери. – Я здесь. Вытащи меня!
– Жива, Аллага Шикир!
– У тебя есть ключи? – Катя приникла губами к узенькой щели между дверью и косяком мавзолея.
Айнагуль загремела замком.
8
В день, на который был запланирован побег, Айнагуль проснулась раньше обычного. Занимая тушей почти всю скрипучую койку, тяжело храпел Тулин. Рядом на топчанчике мирно посапывал сынок. Поцеловала Асхатика несколько раз в губы и улыбнулась. Лицо заныло, и Айнагуль машинально коснулась переносицы. Стрельнуло болью.
Бесшумно надела новый спортивный костюм из синего бархата. На цыпочках вышла из спальни и заглянула в зеркало серванта. Оттуда на нее посмотрело одутловатое лицо с распухшим носом, похожим на сливу, и с темно-фиолетовым фингалом под левым глазом. С таким лицом сложно остаться незамеченной.
Нехорошее предчувствие появилось не сразу. Сначала Айнагуль подняла с пола брюки Тулина. Он велел постирать их, как только вернулся вчера, но была уже ночь, и Айнагуль не стала разводить стирку. Из кармана выпал грубый поцарапанный ключ. Притихла, прислушиваясь, не проснулся ли Тулин. Из спальни доносился его храп. Айнагуль вертела ключ перед глазами, вспоминая, могла ли она видеть его раньше. Решила на всякий случай взять железку с собой.
Пошарила по карманам. Один был дырявый. Айнагуль засунула руку по самое запястье и тут же брезгливо отдернула, разглядев в паху штанов белые пятна. На пол с брюк сыпался песок. Айнагуль вдруг испугалась, как в тот момент, когда Тулин неожиданно ударил ее. В памяти стали всплывать обрывки вчерашней ночной ссоры Тулина с матерью. Они старались говорить тише, но до комнаты, где она укладывала спать Асхатика, долетали кое-какие фразы.
– Зря ты ее отвез на нашу квартиру, надо было здесь оставить ночевать. Сидит там, уже корни пустила, наверное. Хрен выгонишь.
– Не волнуйся, квартира нам достанется.
– Все надо брать в свои руки! Я пойду сама с ней разберусь, раз ты не можешь!
В ответ Тулин что-то неразборчиво буркнул. Что-то злое, как показалось Айнагуль.
– Ты с ума сошел! – взвизгнула Аманбеке. – В тюрьму захотел?
– Ойбай! Кто ее тут хватится? Она родной матери-то не нужна. Вот тебе нужна? Вот и мне не нужна.
«А мне нужна», – подумала Айнагуль и удивилась этой мысли.
Теперь и Аманбеке перешла на шипящий шепот. Невозможно было разобрать, о чем речь. Любопытство сменялось страхом. Что все-таки они обсуждают и почему Тулин приехал так поздно, весь в песке и царапинах? Почему сперма на брюках? Айнагуль решила повременить с побегом и переговорить с Катей. Быть может, показать ей деньги и попросить в долг. Хотя что-то ей подсказывало, что сейчас Катя сама нуждается в помощи.
Погрузившись в свои мысли, Айнагуль вздрогнула, услышав скрипучий сонный голос Аманбеке.
– Ты что стоишь без дела? Чай завари.
– Апа, я хочу на рынок сбегать за питанием для Асхатика, – быстро соврала Айнагуль.
В поселке не было больших магазинов с отделами детского питания. Но была женщина Райхан, худющая, с кожей, напоминающей сухую хлебную корку. Та выходила иногда по утрам на рынок с творожками, соками и кашками для младенцев. Поговаривали, ее дочь бесплатно получает питание на ребенка в молочной кухне в райцентре, а предприимчивая Райхан забирает у внука деликатесы и перепродает в три цены в поселке.
– А, ну беги. Асхатику пора уже такую еду попробовать. А то с козьего молока у него живот