— Да, хочу проверить кое-что. Один маленький эксперимент. И для него мне нужна ты.
В город нашего детства мы прилетаем ранним утром, поэтому едем в гостиницу напротив своей школы. Места имеются и я снимаю два двухместных номера — для нас и для парней. Приходится накинуть сверху за размещение с «двоюродной сестрой», причём вопрос решается довольно тяжело, поскольку дежурная оказывается очень принципиальной и с гонором.
Но, вырвав своё, мы забираемся в постель и тут же отрубаемся. Проснувшись по местному времени ближе к обеду, идём в гостиничный ресторан перекусить, а потом на двух «уазиках» едем на Предзаводской.
— Что мы будем делать? — спрашивает Наталья. — Далеко ли едем? И что это у тебя за коробка?
То, что «куда» слово плохое она знает и по моей просьбе заменяет его чем-нибудь другим.
— Нет, недалеко. На Предзаводской.
— И что там? — интересуется она.
— Хочу тебя познакомить кое с кем.
— С кем?
— Скоро увидишь.
Мы подъезжаем к хорошо известному мне дому и идём во двор. Тут на удивление пустынно, хотя этот день я помню, он запечатлелся в моей памяти. Но ничего, подождём немного. Мы садимся на лавку у одного из подъездов и наблюдаем за двором. Парни стоят с двух сторон дома. Неподалёку.
Чирикают воробьи. Ещё сквозит мёрзлым холодом, но уже тепло, трава зеленеет, важно выхаживают голуби, выискивая червячков и букашек.
— Ходють-ходють, — качает головой шаркающая ногами бабка, идущая мимо нас. — Спасу нет. Тьфу, срамота одна… Не курите здесь!
Это она нам. Я улыбаюсь.
— Егор, — тихонько толкает меня в бок Наташка. — Скажи, чего ждать-то?
— Сейчас, погоди.
Из-за соседнего дома выбегает стайка ребятишек, и двор сразу наполняется звонкими голосами и смехом.
— Вот их мы и ждали, — объясняю я Наташке. — Видишь того мальчика?
Он по-хозяйски обнимает одной рукой мелкую девчушку и объясняет что-то мальчику постарше, активно жестикулируя. Девчонки с детства липли…
— Это Егор Добров, — говорю я.
17. Подумать надо
— Егор Добров? — удивлённо повторяет Наташка.
— Да, он, — киваю я. — Ему сегодня восемь лет стукнуло.
— Серьёзно? — у неё глаза становятся похожими на блюдца. — То есть, у вас разница в десять лет? Как на твоей схеме? Погоди… Что ты хочешь сказать?
— Что я хочу сказать? Возьми вот эту коробку. В ней игрушечная железная дорога. Очень клёвая, сам бы играл.
— А ты откуда его знаешь? — прищуривается Наталья.
— Он очень хотел, чтобы ему подарили железную дорогу, а родители купили велик. Вон гляди, пацан на нём едет. Это дружбан Егора.
— Откуда ты знаешь? — повторяет она.
— Да я его давно знаю. Сейчас, смотри-смотри, на друга смотри на велосипеде.
— Смотрю, и что с ним не так? Вроде парень, как…
В этот момент велосипед наскакивает на какую-то преграду и парнишка вылетает вперёд через руль. Наташка вскакивает.
— Не переживай, ничего с ним не будет. Там травка, земля мягкая. Вон, видела? А вот на колесе восьмёрка. Сто процентов.
Пацан… имени я его не помню… бодро вскакивает, отряхивает коленки и внимательно осматривает свои ладошки. Виталик вроде, а может Эдик… Забыл. Некоторые фрагменты того дня очень ярко всплывают в памяти. А некоторые… Но почему, в таком случае, я даже запах весны помню? Свежая зелень, клейкие листочки тополей, пыльный аромат земли. Впрочем… наверное, эти подробности примешались в более позднее время…
Интересно… а вдруг Брагин сейчас там, в этом парнишке? Нет, что я несу, он бы мне сказал при нашей первой встрече. Отдай, закричал бы, моё тело…
— Короче, Наташ, вот что надо делать. Возьми коробку и пойди к Егору. Подари ему. Поздравь с днём рождения.
— Это странно, что посторонний человек будет подарок дарить, разве нет?
— Неважно, ему восемь лет, наври что-нибудь, совет дружины, ЦК Октябрят, я не знаю, школа решила подарить. Но, главное не это. Главное, скажи что-нибудь запоминающееся. Такое, что он не забудет всю жизнь. Необычное что-нибудь. Или сделай.
— Что сделать? — хлопает она глазами.
— Что-то экстравагантное. Только не пугай. Можешь грудь показать.
— Егор! — возмущённо восклицает она. — Ну, ты совсем уже? Он же ребёнок!
— Иди-иди, милая, давай, пожалуйста. Я не смотрю. А парни смотрят, приглядывают.
— Тем более, парни смотрят! Объясни мне, что мы делаем, для чего это? И что это за мальчик?
— Я всё объясню потом, когда ты сделаешь, что я прошу. Мы ради этого сюда и приехали.
— Чепуха какая-то, — говорит она, неуверенно поднимаясь. — Ну, подскажи, хотя бы, что ему сказать.
— Ну, нет! — мотаю я головой. — Ты что, в этом-то и смысл, чтобы я не знал, что ты ему скажешь. Давай, Наташ, сообрази что-нибудь.
— Знаешь… с тобой не соскучишься…
— Ага, тебя предупреждали, между прочим…
— Ну ладно, всё…
Она уходит, а я остаюсь на некогда бирюзовой, а теперь изрядно поистёршейся лавочке. Отворачиваюсь, несмотря на то, что мне очень хочется увидеть, хотя бы краешком глаза. Возвращается шаркающая бабка и останавливается напротив меня.
— Что вам здесь, намазано? — воинственно спрашивает она, слегка покачивая головой, как китайская собачка на приборной доске.
— Баба Нюра, — всплывает её имя. — Мы не хулиганим, посидим немножко и пойдём.
Она хмурится, напрягая тусклые подслеповатые глаза и пытается как следует меня разглядеть.
— А ты чей будешь-то? — недоверчиво спрашивает она. — Что-то я тебя не припомню…
— Фёдоровский я, — называю я фамилию многодетной семьи.
Они жили, вернее, живут в трёшке, с четырьмя детьми и какими-то другими родственниками. Вечно у них кильдим, как говорила мама… первая, Добровская…
— Юрик, что ли? — безрезультатно пытается вспомнить меня баба Нюра.
— Славик, — улыбаюсь я.
— Как Славик? Ты же в армии…
— Так я другой, двоюродный. Поступать приехал.
— Поступать? — хмыкает старушка. — Ну, поступай, Славик. Смотри только, не кури здесь и семечки не щелкáй, а то я мамке твоей хвоста накручу!
Баба Нюра медленно шаркает к другому подъезду, а с площадки, где тусуется детвора, доносятся крики. Ёлки… Не выдерживаю и, поднявшись на ноги, поворачиваюсь на звуки. Виталик, тот что ехал на моём велике, несётся в сторону песочницы с чем-то в руке. Да это он локомотив схватил, подлец! А я… блин… а Егор Добров с криками его догоняет. Давай, Егорка, поднажми!
И вот, когда остаётся совсем чуть-чуть, и похититель оказывается практически пойманным, Егор запинается и летит вперёд, толкая воришку на землю… Кажется, будто вижу себя со стороны. Но, вообще-то, это совершенно новая история. В мой настоящий день рождения ничего такого не было… Твою дивизию… Твою дивизию! Твою дивизию!!! Я хватаюсь за голову и снова опускаюсь на лавку.
Было! Было это в мой день рождения! Вагончики… Такие красивые… Они же со мной… до конца школы прошли… Нет, одно дело всё понимать, но вот так чтобы на твоих глазах… Твою дивизию… Даже нехорошо как-то делается.
Память отрывочная, всплывают только отдельные куски, помню Виталька налетел на булыжник и слетел с велосипеда. Колесо погнул, потом отец мучился выправлял… Помню разочарование от подарка, хотя велик тоже был классный, но я хотел железную дорогу…
И вот стоим мы, рассматриваем восьмёрку на колесе, как вдруг появляется красивая девушка. С коробкой… Что-то говорит, вроде, хрен его знает, товарищ майор… Я срываю упаковку, а там… волшебство. Эти вагончики… они такие красивые, их прямо лизнуть хочется.
Паровозик с красными колёсами и два товарных вагончика. А ещё электровоз и два пассажирских. Целых два состава! И рельсы, разумеется… Ну, и провода. Такое забыть невозможно. Я и сейчас чувствую ликование. Я вижу всё ярко и отчётливо. Девушку тоже вижу. Она улыбается и что-то говорит. Но вот что…
А потом подскакивает Виталька паразит и, выхватив из моих рук паровозик, несётся прочь. Я кричу и бегу за ним. Теперь память показывает мне воспоминания как старую, потускневшую плёнку Шосткинского объединения «Свема». Плёнка с царапинами и плохо проявлена. Виталькина спина маячит передо мной. Я его догоняю, но падаю, толкая похитителя, и он тоже падает, а я больно бьюсь лбом об каблук его башмака.