— И, главное, как качели, — мотнув головой, говорит Наташка, будто продолжая мысль, которую только что обдумывала. — То одно, то другое, то холодно, то жарко, то изыди, то приблизься. Ладно бы никаких надежд не подавал, сразу бы обрубил, а то… даже замуж позвал…
Она снова замолкает.
— Да как тебя обрубить-то было…
— Что прилипчивая такая? — грустно усмехается она.
— Нет, я не это имел в виду.
— Короче, Егор Брагин, — трясёт она головой, и по тяжёлым каштановым волосам пробегает волна. — У меня вопрос только один. Ты меня любишь или нет?
Я отпиваю остывший чай… Скажу «нет» и всё.
— А если я не Егор Брагин? — вместо этого говорю я.
А, вообще-то, кто я, если разобраться? Подполковник Егор Добров? Нет, за этот год я точно перестал им быть. И чего уж меньше всего хотел бы, так это вернуться сейчас в своё будущее и снова стать Добровым с шаурмой в руке в сквере рядом с домом… Вот это был бы облом… От такого было бы уже не оправиться… Но я, разумеется, и не Брагин, не тот тихоня Брагин, с которым нужно было заниматься по математике. На буксире тащить. Я уже ни тот и ни другой.
— А кто ты? — спрашивает Наташка, чуть прищуриваясь.
Пожалуй, всё-таки Брагин, помноженный на Доброва. Добрагин… Брагбров… Человек, чьё имя не называют. Тот кто знает будущее.
Я встаю и включаю чайник.
— Будведь, — отвечаю я.
— Ты будведь? — уточняет она, чуть наклоняя вперёд голову и глядя исподлобья.
— Ага. По аналогии с медведем, знающим, где мёд. А я знаю будущее. Я же из будущего прилетел. Ты спалила схему моего маршрута.
— А-а-а, ты Добров, да? — подмигивает Наташка.
— Ну, а если я скажу тебе, что-нибудь такое?
Она замолкает и испытующе смотрит, а я подхожу к радиорепродуктору.
— Зачем ты выключила, пусть бубнит, — ворчу я и немного выкручиваю ручку громкости. — Так что, поверишь?
Отвечает мне не Наташка, а радио. Милыми подростковыми голосами.
Я тебе, конечно, верю,
Разве могут быть сомненья?
Я и сам всё это видел —
Это наш с тобой секрет,
Наш с тобою секрет!
А во время звездопада
Я видала, как по небу
Две звезды летели рядом —
Ты мне веришь или нет?
Веришь мне или нет?
А Наташка, улыбнувшись, подтверждает:
— Я тебе, конечно, верю…
— А если я скажу, что всё, что теперь делаю, включая даже криминал, это для того, чтобы изменить будущее? Не своё будущее, а будущее всей страны, чтобы не дать е й рухнуть.
— Значит, всё-таки, как Ленин с Крупской? — прищуривается она. — Снова революция?
— А что, если в ближайшие пару десятков лет меня ждут только битвы, в которых всех моих близких могут убить? Или только меня. Или вообще всех.
— Я с тобой.
— Не торопись. Всё гораздо серьёзнее, чем кажется на словах. Слова не передают запах пороха и крови, вкус слёз, нестерпимую боль и ледяную пустоту в сердце.
— Я с тобой, — упрямо повторяет она.
— А если тебе не понравится то, что я задумал?
— Я, — говорит она чётко и раздельно, — с тобой. Но ты должен будешь рассказать мне к чему мы идём и где наша цель.
Я смотрю ей в глаза, и мне очень хочется взять её с собой. Хочется! Да и, в конце концов… И, в конце концов, я принимаю окончательное решение.
— Хорошо.
Очередное окончательное, бесповоротное, непоколебимое и нерушимое. В конце концов, то, что устроила Марина, произошло, в том числе, и по моей вине… А если бы я сразу всё объяснил Наталье, то ничего бы и не случилось. Наверное… В любом случае, больше я такого не допущу.
— Хорошо, — повторяю я. — И, кстати, да.
— Что «да»? — прищуривается она.
— Ну… ты спрашивала пару минут назад…
— Точно? — спрашивает Наташка и тоже встаёт со стула.
— Ага, — киваю я.
— Точно-преточно?
— Ну, вроде того.
— Вроде того, — повторяет она. — Как же это здорово! Вроде того! Это действительно значит «да»? Скажи мне. Ты, стало быть, всё ещё хочешь на мне жениться?
— Хочу, — киваю я. — Всегда хотел. Ещё до кирпича.
— Ты же не помнишь, — прищуривается она.
— Тут и помнить нечего. Но теперь у нас всё поменяется.
— Что поменяется? — настораживается она
— Будешь моей подругой по оружию и жрицей революции. Это дополнительно к имеющемуся уже статусу жрицы любви. Завтра начнём новую жизнь, а сейчас пойдём отпразднуем, сдачу экзамена.
— Куда пойдём? — удивляется она.
— В спальню, конечно, куда же ещё!
— Ладно, — улыбается Наташка и начинает расстёгивать блузку. — Пойдём, я и сама хотела предложить…
Раздаётся телефонный звонок.
— Я сама! — выпархивает она из кухни и несётся к телефону. — Алло… Здравствуйте, Ирина Викторовна… Егор?
Она делает предостерегающий жест и подносит палец к губам.
— Он недавно ушёл… Не знаю, ничего не сказал. А что передать, если вдруг скоро вернётся?.. Через тридцать минут у Пастухова?.. Поняла… Поняла…
Твою дивизию. У меня же доклад на сегодняшнем совещании. На совещании по подготовке к проведению совещания. Всесоюзного… Твою дивизию! Придётся импровизировать.
— Спальня переносится, — качаю я головой. — Вот, видишь, о чём я говорил? Это борьба, милая.
Выступаю я довольно бледно, поскольку на этот доклад благополучно наплевал. Перед выступлением успеваю бегло просмотреть кое-какие цифры и сориентироваться. Новицкая прожигает меня взглядом, а Пастухов кивает, думая о чём-то своём.
Ораторствую я уверенно и красноречиво, правда за конструкциями и нагромождениями фраз и красивых слов очень трудно разглядеть ключевую тему доклада. Получается в лучших традициях Горбачёвских выступлений.
Наконец, эта пытка заканчивается и до самого вечера я добросовестно, вместе со своими собратьями по движению, работаю над скорейшей подготовкой к мною же придуманному мероприятию.
— Ферик звонил, — сообщает Наташка, когда я возвращаюсь домой. — Что-то важное сообщить хочет.
Приходится перезванивать.
— Слушай, Егор, — говорит он немного встревоженно. — Что ты за задание Угольку дал?
— Какое задание? — не понимаю я.
— Так это я интересуюсь, какое задание. Он там «Гостиный Двор» на уши ставит, с ментами собачится. На каждом углу рассказывает, что это ты ему велел порядок на «Галёре» навести.
— Вот же паразит, — едва сдерживаюсь я. — Зачем же трепать на каждом углу?
— Погоди, — удивляется Ферик, — так это действительно, выходит, ты ему команду дал?
— Не совсем Фархад Шарафович. Я ему сказал делом заняться и тему подсказал.
— Ну вот, доподсказывался. Я его вызываю, короче, сам с ним решай, но только нам в Питере лишнее напряжение не нужно, как ты понимаешь. Туда ещё и Цвет не зашёл, а ты, выходит, уже своих людей ставишь, причём на важные места. А это все сложившиеся балансы меняет. Мне звонят, предъявляют. Люди недовольны. Надо бы поаккуратнее, Егор, такие дела делать. Мы там пока никто.
— Это, конечно, преувеличение, что мы никто, но вот про осторожность забывать нельзя, это вы правы. Вызывайте своего Уголька, пусть приезжает, разберёмся с ним. Но только завтра целый день меня не будет. Я на малую родину уезжаю.
— На один день?
— Да на один день.
— Хорошо, понял тебя…
Мы прощаемся.
— Слышала? — спрашиваю я у Наташки стоящей рядом. — Когда у тебя следующий экзамен?
— Через три дня, — отвечает она.
— Хорошо, бери учебник с собой и побежали, нам в аэропорт нужно.
— Я тоже с тобой еду? — спрашивает она. — Родители в Сочи улетели. Контейнеры-то загрузили уже. Мы где остановимся? У меня квартиры там уже нет.
— Ничего, мы утром прилетим, а вечером уже обратно двинем, так что квартира нам и не нужна.
— А что мы будем там делать? — интересуется она.