Подбегаю сзади и хлопаю ладонями, сложенными лодочками по ушам. В аут! А этому по позвоночнику! Бляха, недостаточно… Он резко поворачивается и с разворота бьёт мне в дыхалку. Ах, ты ж ёжик… Я сгибаюсь и расшибаю ему пятак головой. Это не бокс детка!
Отскакиваю в сторону, чтобы продышаться и оказываюсь в руках Эдика Новожёнова.
— Чё так долго ехали? — хриплю я и хватаю палочку выручалочку, которую он мне протягивает.
— Потом расскажу, — кивает он.
Пистолет бесшумный с примкнутым глушителем. Впрочем и стрелять-то уже не в кого. Противник либо ползёт, либо лижет раны, либо лежит в своей крови. Чёрные рубашки рулят и разруливают, да ребятки?
Там-там-там, та-дá-да!
Там-там-там, та-дá-да!
И только боксёр Саня никак не уймётся, набрасываясь на свеженького Эдика, да с баржи бежит ещё не битый бычок, а за ним, прихрамывая — рыжий Денис.
— Хорош, пацаны! — командую я отбой с последними фанфарами, затихающими в моей голове. — Маловато вас пришло. Остановитесь, не убивать же вас. Заканчивайте, сказал!
Отоваренные не возражают, а вот бегущий с баржи, будто скипидару под хвост получил. Глаза горят, тестостерон, адреналин и весенние ароматы гонят его вперёд. Бычок летит на Виктора, сжимая угрожающего вида кулаки, и тому ничего не остаётся, как принять бой. Он бросается навстречу бегущему, подпрыгивает и с ноги вдупляет разъярённому наёмнику по тыкве.
Раздаётся звук, будто это действительно тыква, то есть овощ, фрукт или ягода, как считают некоторые матёрые ботаники. В общем, мы слышим звук трескающегося от спелости плода, а чувак, получая корректировку траектории, уходит в штопор и, двигаясь ещё какое-то время на бреющем, приземляется на асфальте.
Бой прекращается и даже Саня опускает руки, оставляя Эдика в покое.
— Получили, драчуны? — усмехаюсь я. — Теперь в городе новая власть и вам придётся с ней считаться. Илюха, тебя это тоже касается.
Я киваю Бекштейну, понявшему, что только что произошло. В сообразительности ему точно не откажешь. Теперь уже он оставляет Дениса за спиной, пробираясь на передний план. Он чуть приподнимает руки, будто собирается танцевать «Хава Нагила», и тоже предлагает прекратить побоище:
— Всё-всё! Хватит! На этом останавливаемся!
Знает кошка, чьё мясо съела.
Спортсмены начинают потихоньку чистить пёрышки и сбиваются в кучу, и только тяжеловес Саня, не получив сатисфакции, снова приходит в боевую готовность.
— Да за**али вы все! — вдруг восклицает он. — Чё за херня⁈ Это чё за пижоны такие? Как так-то?
Не в состоянии осознать и принять происходящее, он делает шаг, размахивается и бьёт в голову Эдика, который в этот момент осматривает ухо одного из наших бойцов и стоит к нему спиной.
Эдик, не проронив ни звука, как подкошенный, падает на землю.
Ах, ты урод! Гнев вскипает мгновенно. Захлёстывает, накрывает чёрной душной волной, рвёт грудь, не даёт дышать и, тем более, рассуждать, туманит разум. Всё происходит автоматически, само, никаких решений принимать не нужно, они принимаются не разумом, а телом и сердцем. Быстро и чётко.
Щёлк…
Рука поднята и спусковой крючок нажат. Щёлк и всё.
Пистолет выплёвывает маленькое смертоносное жало и на роже тяжеловеса навсегда застывает наивное детское недоумение.
— Теперь так, — на удивление спокойно говорю я, когда его тело падает к моим ногам.
Говорю негромко, но слышно меня очень хорошо, потому что в этот миг все смолкают. Все и всё. Даже ветер. Даже вода в реке. Замирают птицы, звери и насекомые.
— Теперь так, — тихо повторяю я и вижу, что мой голос проникает в сердце каждого. — Вы будете либо со мной, либо с ним.
Я показываю на неподвижное тело Сани длинным стволом. И этот ствол — мой скипетр и символ абсолютной власти.
— Решать вам. Сейчас забирайте свою падаль и быстро валите отсюда. А мне надо ещё с Ильёй потолковать.
Я знаю, это ещё не конец. Здесь лишь маленькая горстка, набирающих силу молодых жеребцов жадных до радостей жизни. И они уже научились брать эти радости просто так. При помощи силы. Скоро они начнут ломать всех — фарцовщиков, блатных, деловых, плохих и хороших. Ломать этот мир и перекраивать его по своему разумению. Поэтому Цвету тут не справиться. В этом городе порядок будем контролировать мы.
Эдика везут в больницу. Спортсмены забирают своих павших и пострадавших и сваливают. Машина с моими парнями стоит рядом. Те, кто не уехал, забираются внутрь и ждут, они знают что делать.
Я поворачиваюсь к Бекштейну. Он ничего хорошего не ожидает и наверняка прямо сейчас, в этот момент, прокручивает варианты, как со мной поквитаться, как приструнить и вернуть своё, честно нажитое, кого на меня натравить и кому на меня настучать. Вижу я тебя, Илюша, насквозь вижу.
— Мы не закончили, — киваю я. — Итак, ставки поднялись. Но я тут ни при чём, ты сам их задрал. Ты же это понимаешь?
— Но я не смогу расплатиться, — качает он головой. — Из-за тебя я не отправил груз постоянному покупателю… Меня теперь на куски порежут… Мы тут не в игрушки играем. Это очень жёсткий бизнес… И всё очень серьёзно. А тебе… тебе конец, я это очень хорошо вижу. Ты просто ещё очень юный, чтобы это понять.
— Надо было сообщить мне о своих опасениях и, поверь мне, мы бы разрулили вопрос с твоим постоянным покупателем. А ты решил меня поиметь. Подумал, что я буду менее опасен, чем бухарские басмачи?
Со стороны дороги доносится звук милицейских сирен.
— Ты сделал всё неправильно, — продолжаю я, не обращая внимания на приближающиеся завывания. — Вместо того, чтобы получить защиту и надёжного партнёра в моём лице…
— Какого партнёра! — восклицает он с лёгкими истерическими нотами. — Кто тебя знает, вообще? Что ты из себя строишь? Отлупил несколько спортсменов? Да тебя размажут и мокрого места не оставят. Ты не представляешь, какие за мной стоят люди.
— Кое-что представляю, — усмехаюсь я, наблюдая, как меняется лицо Бекштейна.
Я не оборачиваюсь, но слышу звуки подъезжающих автомобилей, хлопанье дверей и быстрые приближающиеся шаги.
— А что это за шаги такие на лестнице? — чуть нахмурившись спрашиваю я.
— На какой лестнице? — не понимает Илья.
— Гражданин Бекштейн? — раздаётся голос за моей спиной.
— Я депутат городского совета! — восклицает махинатор.
— Проходите внутрь! — требовательно говорит милиционер и кладёт мне руку на плечо. — Вы, гражданин, тоже проходите.
Мы подчиняемся и идём в кабинет директора. У нас забирают документы, а в кабинете начинают обыск. Баржу затопляет целое море обэхээсников.
— Что за произвол! — негодует Илья. — Я сейчас же позвоню вашему начальнику! Василь Олегович в курсе ваших гнусных дел?
— Товарищ Кардович в курсе ваших гнусных дел, гражданин Бекштейн. И это он отдал приказ о вашем задержании. К тому же делать телефонные звонки вы не можете. Сейчас одновременно проводятся обыски на всех ваших объектах. Так, это ваш «дипломат»?
— Это его, — не задумываясь ни на секунду говорит Илья и показывает на меня.
— Ваш? — спрашивает опер у меня.
— Смотря что в нём, — хмыкаю я. — Если обнаружатся денежные знаки, не откажусь.
Знаки обнаруживаются и в достаточно больших количествах. Полный чемоданчик. Следователь охреневает, но виду не подаёт.
Обыск длится долго.
— Товарищ капитан, а я-то тут причём? — протестую я. — У меня нет никаких отношений с этим расхитителем социалистической собственности. Можно я пойду уже?
— Не волнуйтесь, мы разберёмся. Если к вам не будет вопросов, поедете спокойно в свою Москву.
— А ко мне какие вопросы? — удивляется Илья.
— Железнодорожный состав с неучтённой дефицитной продукцией. Вам есть, что сказать?
— Первый раз об этом слышу! — твёрдо заявляет Бекштейн. — Бред какой-то! Я с этим делом ничем не связан. Ну вот просто ничем! Даже и не трудитесь искать, найти ничего не удастся.
Какая самоуверенность, ну надо же. Наверное, концы у него действительно хорошо запрятаны…