в тот вечер советское новостное агентство ТАСС сообщило новости миру, охарактеризовав полет как триумф. На следующее утро «Правда» доложила, что запуск достиг своей «основной цели»[290], которая заключалась – это было сказано открытым текстом – в «отработке конструкции корабля-спутника и установленных на нем систем, обеспечивающих необходимые условия для полета человека». Каманин в дневнике подхватил эту же тему. «Да, одержана еще одна блестящая победа, – написал он. – Все подготовлено для полета человека в космос»[291]. Так, казалось, и было: как будто эта первая из двух генеральных репетиций – полетов с Иваном – в самом деле прошла без сучка и задоринки, несмотря на массу того, что могло отказать. Пока ставка Королева, похоже, оправдывалась. Оставался еще один тренировочный полет – и всего через две недели.
Но когда Борис Черток, один из главных специалистов Королева по электронике, внимательно изучил послеполетные данные, он заметил в них нечто тревожное. «Восток» на самом деле состоял из двух частей: приборного отсека, включавшего в себя, помимо других систем, тормозную двигательную установку, и сферы, или спускаемого аппарата, в котором находился космонавт. После того как двигательная установка затормозит космический корабль в достаточной мере для входа в атмосферу, две его секции должны автоматически разделиться, после чего сфера начинает спускаться одна, а на последнем этапе спуска космонавт катапультируется.
Но в полете Ивана две части «Востока» не разделились надлежащим образом. Вместо этого они вошли в атмосферу, связанные толстым кабельным жгутом, как два башмака шнурками[292]. При этом они вращались и могли в любой момент столкнуться. «Окончательное разделение, – написал Черток много лет спустя, – произошло только после сгорания кабель-мачты в атмосфере»[293]. Если бы этого не произошло, Чернушка и все остальные животные – или даже космонавт – могли не вернуться на Землю живыми. Но «в суете подготовки к следующему пуску» никто не обратил особого внимания на этот отказ. И никто ничего по этому поводу не сделал. Все слишком спешили.
14
Крупнейший ракетный полигон в мире
В тот день, когда Иван облетел Землю, Юрию Гагарину исполнилось 27 лет. Всего за два дня до этого, 7 марта – чуть позже, чем ожидалось, – Валентина родила их второго ребенка, еще одну девочку. Ее назвали Галиной. Родители Гагарина были счастливы узнать об этом. Гагарин, имевший теперь жену и двоих детей, похоже, становился уважаемым человеком, ответственным главой семьи с респектабельной службой в Военно-воздушных силах. Когда Валентина еще оправлялась после родов в больнице, Хрущев произнес речь, в которой объявил: «Недалеко то время, когда первый космический корабль с человеком на борту устремится в космос». Конечно, Валентина уже знала об этом. Она не знала другого: кто будет внутри этого космического корабля. Не знал этого пока и ее муж. Ту неделю, которую Валентина с маленькой Галей провели в больнице, он навещал там жену и дочку, а дома играл с Еленой в «безумные шумные игры»[294], иногда даже в салочки.
Дома ему предстояло пробыть недолго. Через неделю после дня рождения, 16 марта, он и пятеро других космонавтов передовой шестерки покинули Москву и отправились на юг, на космодром в Тюратаме, с остановкой на ночь на полпути в Куйбышеве. Они должны были пробыть на космодроме следующие 10 дней[295], пока все тот же Иван Иванович, на сей раз в сопровождении другой собаки, Удачи, совершит последний, как все надеялись, контрольный полет.
С ними, как всегда, был Николай Каманин. Те 10 дней должны были дать ему возможность ближе присмотреться к космонавтам, особенно к трем из них. Гагарин, Титов и Нелюбов до сих пор оставались главными кандидатами на первый полет, именно в этом порядке. Фаворитом был Гагарин, но во время перелета в Казахстан он, казалось, потерял часть своего природного энтузиазма. Каманин присматривался к нему:
Юрий Гагарин – первый кандидат на полет – почему-то бледнее и молчаливее других. Его не совсем обычное состояние, по-видимому, можно объяснить тем, что 7 марта у него родилась вторая дочь, и только вчера он привез жену домой из больницы. Наверное, прощание с семьей было нелегким, и это тяготит его[296].
Космонавты прибыли в аэропорт космодрома 17 марта. Когда они сходили по трапу на землю, Королев был уже там и встречал их, а Владимир Суворов снимал. На Суворова они особого впечатления не произвели. «Все среднего роста, – записал он в своем одобренном дневнике, – очень обыкновенные. Один из них скоро первым полетит в космос»[297]. Королев собрал их на следующий день, чтобы дружески поболтать, но во время разговора задал каждому, по словам Каманина, «один-два технических вопроса» о космическом корабле «Восток». После того как космонавты ответили «удовлетворительно» на эти технические вопросы, Королев рассказал им кое-что из неоднозначной истории полетов собак на «Востоке». В отличие от астронавтов Mercury, космонавтов познакомили с такими подробностями всего за месяц до того, как один из них должен был лететь. Королева порадовала «готовность» космонавтов «лететь хоть сегодня»[298]. Несмотря на перечень неудач, о которых они только что услышали, их решимость выполнить приказ и преданность долгу – если необходимо, вплоть до самопожертвования, – оставалась несомненной.
Затем шестерых мужчин провели в гигантское сооружение, известное как монтажно-испытательный корпус, или, короче, МИК. Там они впервые увидели ракету Р-7 и корабль «Восток», на которых Иван и собака Удача должны были полететь в космос на ближайшей неделе, если в последнюю минуту не возникнет каких-либо проблем. Кадры этой встречи, снятые Суворовым, сохранились: космонавты в военной форме входят в МИК, где на боку лежит серебристая ракета, занимающая едва ли не все здание. Все они кажутся карликами в сравнении с ней. Андриян Николаев уважительно дотрагивается рукой до одного из громадных сопел, а затем камера медленно обходит все 32 сопла – на 31 больше, чем на ракете Redstone фон Брауна. На короткий миг камера задерживается на Гагарине, который стоит рядом с Поповичем. На его лице застыло изумление от вида громадной ракеты.
Находясь в МИКе, космонавты обсудили со старшими инженерами инструкцию по «Востоку». Этот документ, составленный двумя месяцами ранее, назывался «Инструкция космонавту по эксплуатации и управлению кораблем "Восток-3А"»[299] и в первоначальном виде содержал целых 23 страницы. Но Королев настоял, что это слишком много, так что вариант, который обсуждали космонавты, был сокращен. Тем не менее, как отмечает в своем дневнике Каманин без какой-либо заметной иронии, во время встречи космонавты «внесли несколько существенных поправок» в инструкцию, в одной из которых предлагалось надевать перчатки за 15 минут до старта, уже после закрытия люка. Другая же «существенная поправка» касалась идеи взять на борт «Востока» бортовой журнал. Все это было очень далеко от многомесячных дискуссий на высшем уровне между астронавтами Mercury и инженерами NASA, в которых голоса астронавтов воспринимались всерьез, хотя и не всегда становились руководством к действию. У космонавтов не было длинных разговоров с конструкторами Королева о дополнительных окнах или внутрикабинных индикаторах. На самом деле разговоров не было вообще. Создается впечатление, что даже в эти последние недели космонавты, по существу, были не участниками программы, а сторонними наблюдателями.
На этом процесс знакомства не закончился. Через два дня, 20 марта, космонавтам дали возможность потренироваться в надевании скафандров. Несмотря на близость главного события, произошло это, кажется, впервые. Космический скафандр должен был стать для космонавта последней защитой в случае разгерметизации кабины или утечки кислорода. Советы так спешили отправить человека в космос раньше американцев, что первоначально собирались вовсе обойтись без него, но летом 1960 года передумали, и в результате скафандры были разработаны всего за семь месяцев. Каждый скафандр – сложная многослойная персонализированная система жизнеобеспечения – изготавливался индивидуально по меркам владельца. Но из-за какой-то бюрократической или технической накладки к тому моменту, когда пришло время примерки, было готово только три скафандра. У Гагарина, Титова и Нелюбова скафандры были. У Поповича, Быковского и Николаева – нет. Пока первые трое тренировались, остальные стояли рядом и смотрели.
На следующий день, 21 марта, космонавтов пригласили на встречу, чтобы обсудить некоторые моменты поиска и спасения, в частности вопрос о том, что будет, если в результате того и ли иного