Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

по ней — а не по кругу ветра — ударяла ваджра богатыря. Махакайя направился к лошади, пошатываясь. Конь понуро стоял, ожидая. Монах ощупал бурдюки. Но они уже были пусты! Он открыл один, другой, опрокидывая и ловя ртом теплые капли. Вода закончилась. Когда же? Разве он не оставлял воду и для себя, и для коня? Еще немного? Махакайя силился вспомнить. И не мог. Когда он вышел к засыпанному оазису? Или этого не было? Но ведь он трогал сухие окаменевшие ветки тополей? Эти деревья погрузились в океан песка. Иные — по самую крону. И Махакайя чувствовал себя странной птицей, тяжело пролетающей у этих крон. Будто он был Горой-Зимородком, о которой говорится в «Шань хай цзин». Ведь он и горой ощущал себя… Еще в двухстах ли к западу расположена Гора-Зимородок. На ее вершине растет много пальм и махила. У ее подножия много бамбука цзянь. На ее южном склоне много золота хуанцзинь и нефрита. На ее северном склоне много диких быков маоню, горных козлов лин, кабарги. Среди ее птиц много лэй, по виду как сороки, но черно-красного цвета, имеют две головы и четыре ноги. Они могут предотвратить пожар.

О, где же эти сороки лэй! Пусть они предотвратят пожар, полыхающий днем и ночью в этой пустыне, пожар песков, небес!..

Махакайя задохнулся.

Голова кружилась, ноги подгибались.

И тут ему и явился Шаньша шэн, дух Глубоких песков.

Но Махакайя его сразу не узнал, ибо тот приехал верхом на верблюде в облике обычного человека в халате, сапогах и большой шляпе из тростника. Причем он ехал где-то далеко, его Махакайя и не видел, а только услышал колоколец, позванивавший на шее верблюда. И монах воззвал в пустыне. Голос его был хрипл и жалок, но проезжавший услышал, и свернул к нему, и через некоторое время подъехал. Сидел и молча смотрел на шатающегося монаха, что-то говорящего ему. Позади этого странника был еще один навьюченный верблюд, за тем и третий. Монах говорил, но человек в тростниковой шляпе ничего не отвечал. Тогда монах подумал, что тот не понимает его язык и попытался заговорить по-тюркски. Этот язык знал Шаоми, и он научил и монаха понимать многое и говорить самые обычные слова, складывая их в простые предложения. Но незнакомец не отвечал. Махакайя, обессилев, замолчал. Незнакомец продолжал его разглядывать, не слезая с верблюда. Потом вдруг издал какой-то звук и показал на верблюда сзади. Махакайя понял, что тот предлагает ему садиться, потому что ехать на коне, едва державшемся на ногах, уже было нельзя. Махакайя жестами показал, что хочет пить и напоить коня. Но незнакомец отрицательно покачал своей широкополой тростниковой шляпой и снова указал на верблюда. Махакайя еще немного раздумывал и наконец подошел к верблюду и попытался взгромоздиться на него, но упал. Встал и опять попробовал… Он штурмовал верблюда, как воин башню… две башни. И вдруг незнакомец гортанно крикнул, верблюд нехотя согнул передние ноги, и Махакайя сумел на него взгромоздиться. Незнакомец отдал команду, и верблюд встал. Звякнули колокольцы, и маленький караван тронулся по ночным пескам. Махакайя сидел, приноравливаясь к ходьбе верблюда… Пахло шерстью и чем-то приятным от вьюков. Монах оглянулся, отыскивая коня. И увидел того. Конь стоял на месте. Махакайя раскрыл рот и попытался крикнуть, но вместо этого из горла вырвался какой-то хрип. В ответ всхрапнул верблюд. Махакайя собрался с силами и все-таки окликнул коня: «Бэйхай!» Это имя само пришло в голову. Так называлось Северное море, к которому Шаоми ходил за курыканскими конями. Пресное! И сейчас оно и представилось монаху. И неспроста.

Конь повернул голову и посмотрел на уезжавшего монаха. Но не сдвинулся с места. Монах снова позвал. Но конь не только не пошел за ним, а взял и лег. Махакайя не знал, что делать. Ему жаль было расставаться со своим товарищем. Но неодолимая сила влекла его прочь. Махакайя опустил голову, ни думать, ни сопротивляться уже не хотелось. Сила жизни, как поток, уносила его прочь. Это был поток иных дхарм, иных скандх. Этими потоками опоясана Джамбудвипа, как реками. Большинство существ подчиняются этой силе. Лишь немногие способны идти против — и пересекать течение, чтобы оказаться на том берегу. Это опасно. Но Махакайя давно уяснил, что его жизнь не может прерваться до срока, ибо он следует путем учения и веры. Круг ветра в основании его мироздания не разбить ваджрой случайности. Махакайя родился ради книги.

…Так куда же он едет теперь? И чего боится?

Монах запрокинул голову и рассматривал звезды.

Где Небесный Волк?

Эта ярчайшая звезда сияла справа над волнистой, как море, песчаной землей. Махакайя снова уронил голову, не умея понять, куда же он движется.

И вдруг услышал уже отдаленное ржание коня. Встряхнулся. И сообразил, что незнакомец в тростниковой шляпе и тростниковом плаще увозит его обратно. Ведь Небесный Волк должен глядеть ему в сердце. Махакайе следует двигаться в другую сторону, в Западный край. За книгами. Такова его карма.

И Махакайя попросил незнакомца остановить верблюда, но голос уже не подчинялся ему, и тогда он сам натянул повод, да верблюд упорно шел за вожаком, и монаху ничего не оставалось делать, как только перекинуть ногу, немного выждать, держась за горб и вьюк и соскользнуть на бархан. Третий верблюд прошел мимо.

Колокольцы позвякивали все тише и тише, Махакайя лежал на теплом песке и слушал. С одной стороны еще звякало железо, а в другой снова раздавалось ржание Бэйхая. Монах спал, и снилось ему далекое хладное море, чьи лесные гористые берега полны были чистой воды, и в воду входили необыкновенные кони, плескались, сплетались шеями, как кони Чжуан Чжоу, и глаза их были дики и радостны.

Наверное, глаза монаха тоже были дикими, когда он открыл их и обнаружил себя лежащим посреди розовых барханов, по которым разливался свет зари. И вмиг он представился себя той ящеркой, увиденной в первый день, — будто плывущей в волнах пустыни. Он очищал лицо от налипшего песка и озирался. Направо и налево, вперед и назад простирались пески и пески. И даже небо, розовое от лучей, показалось песчаным. Махакайя опустил голову и зажмурился. И никак не мог сообразить, что с ним приключилось, почему он один среди барханов и куда подевался… подевался… Бэйхай. Сразу ему в лицо как будто повеяло влажной свежестью. Бэйхай? Это Северное море, о котором рассказывал Шаоми… Нет! Это его конь. Где же он?

Где? Махакайя озирался.

Глава 21

«Спутники» воспринимали это как очередную шутку выдумщика