Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

и пошел куда-то между высокими барханами. Махакайя, шатаясь под грузом солнечных лучей, стоял и смотрел ему вослед. Хотел позвать и не мог. И конь исчез меж склонов высоких, как холмы, барханов. Махакайя не мог уже ступить и шагу. Он высох как щепка. Он уже превратился в мумию. Он был почти мертв. И сам не знал, как этот остов еще перемещается в горячих песках. Остов, который рано или поздно будет греметь в третьем мешке того незнакомца.

И тут он услышал отчетливое и какое-то особенно звучное, резкое ржание. Не такое, как прежде. Голос Бэйхая стал сильнее, свежее, прохладнее… И Махакайя заставил мышцы и жилы, связки, ступни, колени нести остов, сооружение из больших и малых и крошечных костей, увенчанное костяным горшком, меж сыпучих пылающих склонов. Он прошел туда, обогнул еще один склон и увидел невысокие скалы, корявые зеленеющие кусты и стоящего в них Бэйхая. Пройдя сквозь кусты, Махакайя остановился. Конь снова наклонил голову и принялся пить из каменной чаши, выбивающуюся из-под земли воду. И когда Махакайя упал рядом и окунул лицо, голову в воду, он в полной мере изведал счастливую суть имени коня.

От родника он долго не мог оторваться. И обомлел, услышав птичий голос. Поднял мокрое лицо. В кустах тамариска сидела птица с бордовой грудкой. Значит, эта птица была хозяином небольшого оазиса? Но нет. Скорее всего, она залетела сюда случайно. Над кустами и водой не вились мошки, комары. Чем здесь ей питаться?

Птица скрылась в зарослях. Махакайя медленно приходил в себя. И снова и снова пил прозрачную воду. И думал, что никуда отсюда не уйдет. Он обливал голову, потом намочил и всю одежду. Вспомнил о коне, завел его чуть ниже чаши и принялся плескать на него водой, мыть морду, казавшуюся ему сейчас большим и добрым лицом. Махакайя знал, что прошел бы мимо… как и в первый, и во второй раз… Может быть, тогда он просто не услышал голоса Бэйхая? Или вообще потерял коня. И вот чистота его кармы возросла настолько, что он услышал Бэйхая.

Что же будет дальше?

Махакайя видел теперь себя со стороны. Но он и видел себя со стороны, когда рассказывал в монастыре на холме у города Хэсина, в монастыре Мадхава Ханса́, Приносящего весну фламинго, о пути по пустыне. Но теперь это было двойное ви́дение. Он видел себя, видящего монаха у источника. И даже тройное ви́дение: он видел и Махакайю, рассказывающего внимающим монахам с коротко остриженными головами. И все время ему виделось и что-то иное с тех пор, как он коснулся знака на лбу каменного Будды. Какие-то события чужой судьбы, что и должно быть после мгновенного просветления, как верно напомнил Хайя…

— Как же вы, почтенный, вышли на дорогу? — спросил замолчавшего Махакайю Чаматкарана.

— Пролежав там всю ночь под звездами, — отвечал Махакайя, — утром я увидел в стороне всё те же знаки — кости. Посмотрел. Там пролегала дорога. С нее я сбился, когда шел ночью. Поэтому и не вышел к этому оазису. А тот оазис, засыпанный песком, наверное, исчез давным-давно. И, наполнив бурдюки, я выступил в путь. Но мне снова пришлось бы плохо, до следующего оазиса было очень далеко, воды не хватило бы. И тогда я понял, почему Гао Хань меня отпустил. Он знал, что меня ожидает, скорее всего, гибель. Значит, начальник заставы оказался немилосерден. Но всех остальных-то он, по сути, спас. Значит, проявил милосердие.

— Как же вам удалось спастись? — спросил тот шраманера со свежим голосом.

— Через сутки меня нагнал караван, идущий из Срединного государства.

— Вы же говорили, почтенный, что император запретил кому бы то ни было покидать пределы государства? — вежливо напомнил Чаматкарана.

Махакайя кивнул.

— Да. Но это был вестник империи с предписанием к правителям Ацини, Цзюйчжи[182], Шулэ[183] и другим ловить и отправлять на родину сбежавших приверженцев династии Суй.

— Не посчитал ли он и вас таковым?

— Нет. Господин Пэй Цзюй оказался истинным приверженцем учения Татхагаты. И в беседах мы проводили время на стоянках. И так достигли великого озера Пучан, по-другому Юцзэ, — Черная вода[184]. В его тростниковых зарослях водится много уток. В черных водах полно рыбы. И однажды на дальнем мысу мы увидели вышедшего к воде зверя с полосками, это был тигр. У берегов вода солоноватая, особенно в восточной части, а ближе к впадению большой реки Сита[185] — совсем хорошая, пресная. Но город на его берегу оказался мертв. Люди покинули его. И мы шли дальше. Когда в Ацини, в монастыре, настоятель растолковал мне происшествие в пустыне, я… не стал ему говорить, что в первый же день спросил господина Пэй Цзюя, не встретился ли им человек в тростниковой шляпе и таком же плаще с тремя верблюдами? — Махакайя умолк.

Монахи ждали, затаив дыхание.

— И что же он вам ответил? — все-таки спросил Чаматкарана.

Махакайя пожал плечами и ответил просто:

— Да, они его встречали.

По вихаре прошел вздох удивления.

— Об этом надо подумать, — проскрипел голос старого монаха.

Все взгляды сошлись на нем. Его крупная лысая голова с оттопыренными ушами покачивалась на дряблой шее, как некий переспелый плод на толстой ветке, и глаза хлопали, будто некие странные существа, севшие на этот диковинный плод. Глаза жили сами по себе, и казалось, что в любой миг готовы сорваться, вспорхнуть и улететь.

— Хорошенько… поду-у-мать, — повторил тягуче старик. — Так истинно.

Звали его Таджика Джьотиш, что означало Перс Астроном. Наверное, его глаза и привыкли витать в небесах. И сейчас он предлагал всем полетать мыслями.

— Был ли это дух Глубоких песков? — продолжал старик, выворачивая глаза. — Было ли это воплощение Вайшраваны?.. — Старик закашлялся. — Или… или то был обычный человек?

В вихаре установилась тишина, и стал слышен подвывающий тихонько и заунывно ветер.

— Он хотел увести меня обратно, — напомнил Махакайя. — Я увидел Небесного Волка справа, а видел всегда слева.

— Просто он двигался в том направлении, навстречу, — сказал старик.

— А вы, почтенный, не узнавали в Ацини, не оттуда ли был тот человек? — спросил Чаматкарана.

— Нет, там его никто не видел. Но путь через Ацини уже северный, а южный пошел от мертвого города на озере Черной воды на Кустану[186]. И он мог прийти оттуда.

— Но это был не человек! — воскликнул тихо кто-то — нет, не из монахов, воскликнул шраманера.

— Потому что он видел его великого роста с мешками костей? — подал голос кто-то из монахов.

— Нет, это мог быть обман воздуха, — возразил шраманера.

— На чем же основан твой