Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

еще не родился, этот босой бородач с сандалией в руке пришелся бы по сердцу Садовнику с удочкой.

Они уже осуществили свою благую карму и запечатали ее, как сосуд, полный благоуханных иероглифов.

А вот как быть мне?

И Махакайя вынул циновку, раскатал ее, завернулся в полог и погрузился в самую необычную дхьяну — дхьяну песчаного южного ветра.

Глава 19

У Стаса произошел забавный разговор с одним прапорщиком из батальона охраны вертолетного аэродрома, жилистым, сухопарым мужиком в тельняшке и сетчатом комбезе, увлеченно записывавшим что-то в толстую общую тетрадь в тени раскидистой шелковицы. Оказалось, он занимается манипуляциями чисел, чтобы в итоге отыскать счастливую комбинацию и выиграть автомобиль в «Спортлото». Неспроста ведь самый первый выигрыш в этой рулетке сделал экономист. «Сделала, — поправился прапорщик, цыкая слюной в сторону, — это была баба». Прапорщик сдвинул панаму, обнажая гладко выбритый череп. С переломленным носом он был похож на какого-то героя вестерна в этой лихо заломленной с одной стороны панаме. Он требовательно, с вызовом, смотрел на Стаса: мол, чё, не веришь? Стас отвел взгляд, и прапорщик, хмыкнув, щелкнул по тетради и воскликнул: «Это система, лейтенант! Магия чисел, рубишь?» Стас пожал плечами, озираясь. Прапорщик похлопал себя по карманам, они явно были пусты, и он тут же стрельнул сигаретку. Стас поделился и сам закурил. «Объясняю популярно, — проговорил прапорщик, затягиваясь и пуская дым через перебитый драчливый нос. — Смотри сюда. Какой тут век на дворе?» Стас отвечал, что четырнадцатый. «Во-о-т, — откликнулся прапорщик, вздымая корявый палец. — И что мы наблюдаем?» Он повел рукой, предлагая посмотреть окрест. Стас посмотрел на железные листы взлетной площадки и стоящую на ней пару Ми-8 с закопченными бортами, на врытые по самые башни танки. «Да не! — возразил прапорщик. — Ты не на технику эту зырь, а дальше. Ну кишлак кишлаком, да? Какой еще город, хм. Антисанитария и рвань, мракобес-сие и опиум для народа, короче. Сечешь?» — Он говорил, жестикулируя пальцами. На левой руке у него была наколка половины солнца с надписью «Геленджик» в лучах. Стас вздохнул. «Во, а причина? Ну? В чем причина? — И прапорщик звучно щелкнул своими корявыми и сильными пальцами. — Еврика! Собака зарыта в числах. У нас — двадцатый век и все соответствующее, ну, там, телефон, ЭВМ, Гагарин уже двадцать лет как занес русский дух в космос, чудеса медицины и все такое прочее. У этих бабаев с кренделями на голове — век четырнадцатый. Водопровод — арык, телефон — вопль с минарета, ишак — вид транспорта. И жопу глиной подтирают. — Прапорщик победоносно смотрел на лейтенанта. — Это, мой друг, и есть магия числа в работе. Самовнушение целого народа». Стас посмотрел в пыльную землю, куда упал пепел с сигареты. «А…» — начал он, но прапорщик уже подхватил. «С какого боку тут „Спортлото“? С того самого. В цифру надо погрузиться. И я ее приручаю…» И тут Стас заглянул в жидко-коричневые глаза прапорщика и подумал, что тот, пожалуй, принял с утра кружечку бражки или дернул чарса[169].

Впрочем, он замечал в жаркие афганские денечки и в своих глазах это плавающее, слюдяное выражение. Такое же было у его бабушки Светы, когда ей перевалило за восемьдесят. И оно ему казалось слегка уже потусторонним. Но сколько им-то лет? Этому прапорщику, наверное, лет двадцать восемь, а выглядит он на все сорок шесть. И сам Стас за это время явно состарился. А ведь здесь противоречие. Ну насчет магии цифр. Если время Афганистана другое, то есть в сравнении с СССР — Афганистан моложе? — тогда и пребывание здесь должно действовать омолаживающе. Стас пожалел, что эта мысль пришла ему позже, когда они с Новицким и царандоевцами уже летели в вертолете на задание. Интересно, что на это ответил бы прапорщик.

А потом все не удавалось увидеть этого цифрового мага, манипулятора от «Спортлото». И уже он о прапорщике и вовсе забыл, как вдруг узнал из разговора каскадовцев, что в батальоне потеря, убит прапорщик, наповал, вдребезги — пуля из «бура» попала ему в голову. Стас почему-то сразу вспомнил этот аккуратно выбритый череп под панамой с заломленным полем, перебитый нос, жидко-коричневые глаза, наколку. Он даже не знал имени этого прапорщика и поэтому просто спросил: «Геленджик?» И получил утвердительный ответ.

«Бур», или Ли-Энфильд, — старинное ружье времен англо-бурской войны, то есть конца девятнадцатого века. Все-таки именно прошлое настигло жителя будущего здесь, в междумирии. Прапорщик так и не выиграл у государства в «Спортлото» свои пять тысяч, на которые собирался купить «москвич». В Баграме неподалеку от Кабула его запаяли в цинковый саркофаг и отправили в воздушное путешествие на Черное море.

Иногда Стасу казалось, что в рассуждениях прапорщика был какой-то смысл, определенно. Он поделился этими соображениями с друзьями.

Первым ответил германский Конь.

Могильщики выкапывают болезни себе. Под старым холмом покоятся дурные испарения. Не надо взбалтывать топь. Надо жить на горах?[170] — так говорил старина Заратустра. А я, недостойный Федька, добавлю: вне времени. Как, спросите вы, персидский Бацзе. И я отвечу. Слушая музыку. Иоганна Себастиана Баха или Рихарда Штрауса. Ибо это и есть вершины. Кстати, недавно мне удалось побывать на концерте симфонического оркестра, исполнившего «Смерть и просветление» маэстро. Это то, что мы, устремленные в Индию, должны слушать. На этой горе веет такой ветерок, знаешь, отрешенности, буддизма чистой воды. Рихард Штраус как раз и перевел философию Шопенгауэра на музыкальный язык. Но разве заставишь нашу мудрую макаку слушать что-нибудь, кроме «Песняров» или Юры Антонова? Что за вкус! Ладно бы слушал цыган кабацких, Сличенко, там, — понятно, зов крови. А то — Антонов, Леонтьев. Попса голимая. Я, пожалуй, вообще не пойду в Индию с такими товарищами, под такую музыку. Юрка, Песчаный монашек, тоже хорош, носится с идеологическими врагами, всякими Плантами, Миками Джаггерами. Сумбур вместо музыки, как говаривал товарищ Иосиф Виссарионович (по поводу Шостаковича). И наши туда же, вот уж обезьянья музыка. Все эти рок-н-роллщики а-ля битлы. И ведь его египетская Нефертити на флейте играет. Да и ты хорош гусь, хоть и Бацзе (извини; вот что бы с тобой сделали мусульманские товарищи, если бы узнали твое настоящее имя? Точнее, персонажа, стоящего за ним?). Ты же персиянин. Ну и слушал бы персидских госанов-менестрелей[171]. Или, тут до меня дошли сведения, мастеров каввали… Ты-то и не ведаешь про то, хотя и живешь вблизи явления. А в мире уже известен певец Хан из Пакистана. Кукареку, просыпайся там! Вот я скоро приеду и с немецкой скрупулезностью все разберу там у вас.

Ф. Иванов, он