здравом уме» не захочет голосовать. «Разве события последних недель не показали, что женщины непригодны для решения политических вопросов и что они только деградируют из-за этого? Их нервы реагируют на напряжение не так, как мужские», — говорилось в статье. Около 30 тысяч суфражисток прошли через лондонский Гайд-парк в семи процессиях 21 июня. Организованное Эммелин Панкхёрст[26] «Женское воскресенье» стало крупнейшим политическим митингом феминисток, который когда-либо проходил в стране. К концу XIX века некоторые женщины получили право голоса на выборах уровня графств и боро[27]. Национальный союз женских суфражистских обществ, основанный Миллисент Фосетт, объединил подобные организации со всей страны. Но мирные кампании привели лишь к небольшим изменениям.
Женский общественно-политический союз призывал к решительным действиям в борьбе за политическое равенство всех женщин, независимо от социального класса, семейного положения или рода занятий.
Их девиз звучал так: «Дела, а не слова». Однако новый премьер-министр Герберт Генри Асквит был категорически против их движения. Асквит бросил вызов британкам и потребовал показать, насколько сильно они хотят голосовать. Ответом на его призыв и стало «Женское воскресенье». Тем не менее законопроект о реформе был отклонен после обсуждения в 1905 году. Возмущенные тем, что подошли так близко, но ничего не добились, члены Женского общественно-политического союза в 1906 году начали кампании гражданского неповиновения: они протестовали, скандировали и лоббировали, а через некоторое время стали приковывать себя к перилам правительственных зданий. После июньского протеста перед домом Асквита трех суфражисток увезли в лондонскую тюрьму Холлоуэй. По мере усиления активности Женского общественно-политического союза в последующие два года число арестованных суфражисток росло. К 1908 году за акции протеста были лишены свободы около 300 человек.
Пока Эммелин и Кристабель Панкхёрст находились в тюрьме Холлоуэй. 5 декабря группа членов Женского общественно-политического союза посетила собрание Женской либеральной организации в лондонском Альберт-холле; министр финансов Дэвид Ллойд Джордж, поддерживавший суфражисток, выступил с речью. Члены союза жаждали услышать «четкий призыв <…> к незамедлительным действиям по этому вопросу» [23], однако им пришлось довольствоваться лишь «сочувственными» и «пустыми» заявлениями, что законопроект о реформе скоро снова будет обсуждаться. Для Женского общественно политического союза это стало «последней каплей». Его члены «просили хлеба, а министр <…> предложил им камень» [24]. Женщины, сидевшие рядом со сценой, поднялись и сбросили плащи, под которыми оказалась тюремная форма. Около 300 стюардов либеральной партии собрались в холле, а в коридорах выстроились полицейские. Чтобы защититься от оскорблений мужчин-либералов, Хелен Огстон спрятала под одеждой кнут. Она первая повысила голос, и ее сразу атаковали «с большой жестокостью» [25]. Огстон ударила хлыстом своего самого агрессивного обидчика, после чего активистку вытащили в коридор, где ей помогла либеральная женщина-врач. В зале закипело возмущение. Суфражистки скандировали: «Дела, а не слова! Дела, а не слова!» Каждый раз, когда Ллойд Джордж пытался заговорить, его голос заглушался криками женщин. Многих грубо выталкивали из зала. Когда Ллойд Джордж заявил: «Если бы королева Елизавета родилась сегодня…», кто-то продолжил: «…Она бы оказалась в тюрьме Холлоуэй!»
Через два дня газета Женского общественно-политического союза Votes for Women сообщила о «чрезмерной жестокости» стюардов: «Женщин хватали, бросали <…> или тащили и давили, <…> хотя они не имели никакой возможности сопротивляться».
Некоторые активистки подверглись сексуальному насилию, когда оказались в коридорах «вне общественного контроля».
Гнев обеих сторон наполнил газеты. Зрелище насилия над женщинами, тем более перед представителем правительства Великобритании, стало поводом для скандала. «Так много людей стали свидетелями зверств, что отрицать их нет никакого смысла», — говорилось в газете. В этой страшной идеологической войне тела суфражисток стали полем битвы. По мнению Женского общественно-политического союза, готовность его членов столкнуться с насилием свидетельствовала о «сильнейшей решимости сделать так, чтобы их возражения против несправедливости услышали» [26].
Через неделю после собрания рисунок с изображением героической самозащиты Огстон украсил Illustrated London News. «Женщина с кнутом» стала символом воинственности активисток, и пресса Великобритании и США отреагировала очень быстро. «Грубых» и «неблагородных» стюардов осуждали. Однако этому противостояло мнение, будто эти «визжащие женщины» и «глупые бой-бабы» в очередной раз доказали, что женщины «совершенно неспособны управлять даже собой», не говоря уже о других. Согласно Globe, их поведение продемонстрировало патологическую неспособность женщин держать свои эмоции под контролем. Дайте им право голоса, и «политика будет испорчена инъекцией истерии». Употребление слова «истерия» было провокационным способом принизить участниц кампании и серьезность вопроса. По мнению авторов той статьи, женщины не пытались добиться социальных и политических изменений, а просто были группой истеричек, утративших контроль над своим телом и разумом. Globe отметила, что обсуждаемые события «заставляли задуматься, не был ли запрет кляпов и позорных стульев преждевременным». Намеки на возвращение пыток, применяемых к непокорным женщинам в Средние века, по-видимому, были полностью оправданными. «Позорный стул и глубокий бассейн — так наказывали наши праотцы», «Сегодня каждая суфражистка должна сесть на стул и искупаться в холодной воде» — листовки с такими надписями распространялись в то время. Активистки за права женщин стали новыми ведьмами, неуправляемыми и извращенными.
В 1908 году, 11 декабря, Times опубликовала статью, в которой был назван «диагноз» членов Женского общественно-политического союза: «истерическая болезнь». «Не нужно быть против суфражисток, чтобы понимать: некоторые из наиболее агрессивных сторонниц женского избирательного права страдают истерией. Мы не используем это слово с научной точностью, просто оно обычно употребляется для обозначения энтузиазма, переросшего в хроническое нервное возбуждение» [27]. Для сторонников этой позиции было очевидно, что активистки находились в эмоциональном стрессе и лишились рассудка. Их стадный менталитет доказывал скудоумие и способность лишь подражать друг другу. Они заразились истерией от других «экстремисток», а когда «истерия распространяется, ее становится очень тяжело контролировать». Суфражистки, по мнению их противников, были обеспокоены только удовлетворением своих аморальных всепоглощающих страстей. The New York Times назвала статью «Истерический энтузиазм» «наиболее интересным вкладом в актуальную литературу по этому вопросу» [28].
До 1908 года связь между избирательным правом и женским здоровьем была расплывчатой и абстрактной.
Антисуфражисты продвигали псевдомедицинские дарвинистские представления об ужасных последствиях нарушения женщинами своих «природных» границ. Однако в сентябре 1909 года страдания, которые переносили активистки ради общего дела, усугубились. Мэри Ли, учительницу и члена Женского общественно-политического союза из Манчестера,