нутру новый кавалер.
— Ну, потерпи, — радостно произнесла старшая сестра, когда он отошёл, — скоро мы тебя отпустим. Мне важно твоё впечатление.
— Так у меня его и нет. Никакой он, но тебе виднее, — лицемерно, но искренним тоном произнесла Глаша.
Все эти подробности Петя узнал позже. Каждая из сестер дала ему полный отчёт, показав свою смекалку и выставив другую в «выгодном» свете. Пете было плевать на их признания. Главное, что он мог встречаться с обеими. Уникальная ситуация! Понедельник и среда отводились старшей, а вторник и пятница — младшенькой. И при этом никаких угрызений совести. Сёстры ведь. Какая на родственников обида?
А в выходные и в дом к ним зачастил с цветами. Обеих целовал в щёчку, как и маму девушек. Та не знала, на какой стул гостя посадить: рядом с Иришей или Глашей. «Знатный кавалер», — шептала он мужу на кухне. А каждая из сестёр заговорщицки подмигивала Пете. Полная конспирация. А потом они втроём шли в ресторан или на концерт. Сёстры хихикали, и под столом каждая норовила погладить его ногу. Часто Пётр по-родственному сажал себе на колени то одну, то другую сестру и целовал. Никто не устраивал скандал. Девушкам даже была интересна такая игра.
Каждой он объяснил, что только она в его сердце. А вторую любит, как будущий родственник. Но, как часто бывает, правда выплыла наружу. И в роковой вечер летел он, предварительно отхлёстанный двумя букетами, со ступенек быстро, еле ноги успевали.
Но Петрик, представьте себе, выжил, набрался сил и теперь снова в женихах. Анжела всё не выходила из головы. День свадьбы неумолимо приближался со скоростью локомотива, норовя переехать привольную жизнь Петра, оторвав его от холостяцких радостей. Глядя на чудесный костюм с иголочки, он названивал Анжеле.
«Мда! Автоответчик. Прискорбно», — тяжело вздохнул Петя, почёсывая намечающийся животик. А ему так хотелось взбодриться перед свадьбой. Анжела оказалась хорошим стимулятором. Юношески гибкая, она со своими хищными алыми ногтями будоражила воображение. Вечером того же дня, за сорок восемь часов до свадьбы, парень сидел в электричке. «Если всё правильно рассчитать, то успею и на мальчишник. Мужики обещала нечто фееричное», — посмеивался Пётр, глядя на мелькающий за окном пейзаж.
За несколько часов до этого он набрал невесте:
— Катенька, представляешь, твоя подруга, ну… с которой мы приглашения разносили…
— Анжела?
— Она у тебя растяпа. Оставила у моей тётки шарф. Она передала сегодня. Сейчас занесу, и на девичнике ей вернёшь.
— Нам нельзя видеться до свадьбы, ты забыл?
— Милая, что за средневековье? Ладно. Говори, где она живёт. Так и быть, сам всё сделаю.
Спустя сорок минут, надушенный и довольный, он, нюхая букет, жал трескучий дверной звонок. Открыла немолодая женщина со знакомыми круглыми глазами, но гораздо более грустными.
— Вам кого? — голос напряжённый. Тётка недоверчиво разглядывает цветы.
— Анжелу.
— Так она в деревню переехала. Бросила университет, дурёха, куда с таким трудом поступила, и укатила. А вам она, собственно, зачем?
— Я, может, жених её…
— Она ничего не говорила.
— Ну, так она ещё сама не знает, мама.
Последнее слово заставила её увядшую кожу слегка зарумяниться и расцвести у глаз лучиками добродушных морщинок. Женщина назвала адрес, куда та сбежала от… может, и от него.
— Эх, букет, пока доеду, завянет. Держите.
Петя подмигнул и резвым медведем гризли побежал вниз.
«Как меня встретит Анжела?» — думал Пётр, покачиваясь в электричке. Он и не собирался скрывать, что через два дня свадьба, которую не планировал отменять. Скажет, что продолжит с ней тесное общение и после женитьбы. А там будь что будет. Имеют же люди любовниц. А он разве не человек?
«Подумаешь, что они подруги, в сущности, все бабы одинаковые, но риск заводит. Тут, главное, не спалиться», — острота ситуации только подогревала желание добиться своего. Да. Большинство людей думают только о себе, нисколько не заботясь о чувствах находящегося рядом. Что это: человеческая чёрствость, эгоизм или просто примитивный взгляд на жизнь? Мало иметь университетский диплом в кармане, толстый бумажник и элитную квартиру, нужно ещё быть человеком.
Довольно большой посёлок встретил Петрика озабоченным квохтаньем десятка кур, вольготно расположившихся у обочины под присмотром петуха. Как и положено в таких местах, на площади была большая лужа, где, хрюкая от удовольствия, каталась серая от грязи молодая свинья. Воздух доносил перегар полей: то суперфосфаты, то доверчивую теплоту навоза. Большая треснутая пополам от старости ива склонила до земли свои космы, словно приветствуя незваного гостя из города. В общем, полная идиллия деревенского захолустья. Внезапно к Петрику заковыляла, по-моряцки перекатываясь с лапы на лапу, жирная гусыня; пташка захотела ущипнуть в виде приветствия, но мужчина, не привыкший к такому «дружелюбию», успел отдёрнуть руку. Обиженная гусыня повернулась презрительно спиной и пошла в ту же лужу, которую оккупировала свинья. Животные могут вполне мирно ужиться, в отличие от человека, и никто из них не кричит с гордостью, что его часть лужи грязнее.
Покосившиеся свежевыкрашенные кое-где домики млели под розовым диском солнца, медленно сползающего к горизонту, словно телята под соском матери. Вспоминая, как ловко обманул невесту, Пётр шёл мимо пронумерованных заборов всех мастей — из рабицы, опутанной садовым виноградом; из металлических рифлёных листов, за которыми бегала собака, то и дело просовывая в щели мокрый нос; из деревянных досок, «одетых» в радужные цвета — и наткнулся на нужный номер участка совершенно неожиданно. Внезапно на чётном ряду, словно дикая кошка, выгнулась цифра девять. «Не заперто, — ухмыльнулся он, открывая калитку. — Хороший знак».
Внезапно Петрика прошиб пот: «Кажись, изделия второго размера забыл, а ведь приготовил резинки, ну растяпа! А, впрочем, чего испугался? Просто придётся себя контролировать, я же порядочный человек».
«Ты — сволочь!» — донеслось из окна соседей, перебранка была в разгаре. Петрика передёрнуло, и он поспешил в нужный дом. Приторный дух варенья из смородины гостеприимно обнял его, чего нельзя было сказать о хозяйке. Выйдя в сени, Анжела, размахивая ложкой с алой пенкой, с которой во все стороны полетели брызги, спросила:
— Скажи на милость, зачем ты приехал? Хочешь поломать жизнь и мне, и Катьке? Уходи.
Девушка бальзаковского возраста зло сверкнула глазами. Под тонкой футболкой, на