защите Исети, но и в обеспечении преемственности крови Михаила Онежского, ибо стены Академии были неприступными только пока жили его потомки.
Эно почувствовал мысли хозяина, и насмешливо сверкнул зелеными глазищами.
Мужчина не удержался от улыбки, подумав, что выбрал не самую подходящую девушку: вряд ли Ланж планировала переселяться в Российскую Империю. Как она призналась, даже годичный контракт вызвал у нее много протестов и внутренней борьбы, а если он попросит ее руки, и предложит навсегда остаться в провинции? Хотя, конечно, сердцу не прикажешь. Если она согласится — он сделает все, чтобы девушка никогда не пожалела о своем решении. Если же откажет… Второй раз он не покинет Исеть ради столичных развлечений.
Однако счастливые мысли развеялись, как утренний туман над рекой, когда он увидел стражей из Академии. Ни темп их шагов, ни напряженные лица не свидетельствовали ни о чем хорошем, поэтому Дмитрий приготовился услышать очередную плохую новость, но, видит Бог, от последующего известия даже у него сдали нервы.
— Герцог сбежал, стража мертва, их распылили темным заклинанием.
— Как? — только и спросил Онежский.
Стражник нахмурился.
— Рядом с камерой обнаружили мадмуазель Ганьон и ученицу. Ребенок был мертв.
Когда все вернулись в Академию, студентов отправили в общежития, запретив покидать комнаты до особого распоряжения. Так как дети стали сопротивляться, ответственным за выполнение указа ректора назначили Глеба Рыкова: он бросил несколько зверских взглядов, накричал на саркастично пошутивших витряников, и студенты нехотя покорились. Тем временем ректор и главный библиотекарь помчались в подземелье, где встретили стражей, оцепивших место преступления.
От охраны практически ничего не осталось, только одежда и личные вещи: вязь распыления была излюбленным заклинанием темных магов, так как позволяла избавиться от жертв основательно. Дверь в камеру Германа Герцога была открыта, а самого узника, естественно, и след простыл. Зато там лежала на земле ученица, и даже остекленевший взгляд выдавал недавний ужас. Фамильяр бесследно исчез, хотя их физические оболочки после смерти остаются.
— Как это произошло? — гневно спросил Мизинцев.
— Мы засекли использование темной магии, примчались, и увидели, как мадмуазель Ганьон склонилась над ребенком. Мы ее оглушили, и поместили в соседнюю камеру. Стража уже была мертва. Я сразу отправил людей сообщить вам о случившемся, а сам допросил персонал, и узнал, что несколько служанок видели, как парижанка бежала в подземелье, а за ней следила ученица.
— С чего они взяли, что ученица следила за парижанкой?
— Сказали, что девочка следовала за ней перебежками, чтобы не попасться на глаза. Служанки подумали, что тут замешаны какие-то секреты, и что по Академии скоро поползут сплетни, поэтому не стали окликать студентку.
— Итак, мне все ясно, — вздохнул Мизинцев. — Ганьон специально ускользнула от нас, вернулась в Академию, чтобы освободить своего подельника Герцога. Бедная ученица узнала о ее намерениях, пошла за ней, и поплатилась жизнью. Как и стражники, ставшие у нее на пути.
— Но куда пропал Герцог, почему он не помог сообщнице? И фамильяр ученицы исчез, а такого быть не может: физическое тело остается на месте, когда дух уходит в забытье.
— Вот и выясните, это ваша работа! — строго возразил библиотекарь. — А парижанку застукали на месте преступления, больше никто не смог бы так мастерски использовать темное заклинание. Господин ректор, — обратился он к Дмитрию, — мы должны принять меры.
Онежский был бледен, но лишь Эно знал, какой огонь кипит в его груди.
— Слишком много совпадений, — настаивал Мизинцев, — настолько, что теперь очевидна ее причастность! Они с Буниным сговорились, и погубили несколько жизней.
Через три часа в камеру вошло пятеро мужчин. Ланж окинула их испуганным взглядом, и попыталась что-то сказать, но наложенное на нее заклинание не пропустило ни звука. Последним появился Онежский.
— Вы подозреваетесь в применении темной магии, убийстве стражей и ученицы Академии. С этого момента вас переводят в тюрьму в Оренбурге. Там вам выделят защитника.
Девушка судорожно дернулась, и, не в силах преодолеть немую вязь, во все глаза смотрела на ректора. Он поднял на нее взгляд, и Соланж обожгло его ненавистью и презрением.
— Уводите.
Второй раз в ее жизни девушку обвинили в убийстве, и заковали в цепи.
Глава сорок первая, рассказывающая о чудовищных условиях оренбургских тюрем
20 декабря 1830 года по Арагонскому календарю
Гастона содержали в отдельной камере, и Ланж сходила с ума, будучи запертой в тесной клетушке с решеткой на единственном окне. Изначально ее посадили в чулан в какой-то деревянной крепости, так как свободных мест не осталось, но среди ночи двенадцатого декабря ее грубо выволокли, и перевели в более просторную камеру. Увы, габариты были ее единственным положительным качеством: ветхие стены раскачивались под напором зимнего ветра, в щели задувало снег, а соседи-арестанты не давали ни секунды покоя, оскорбляя парижанку всеми доступными выражениями.
Но тринадцатого декабря Ланж едва не погибла под завалом, так как стены не выдержали, и обвалились прямо на заключенных. Несколько мужчин погибло, двое сбежали, а Соланж Ганьон оставалось лишь кричать, чтобы ее услышали, и вызволили. Спустя несколько часов девушку все-таки откопали, но не оказали медицинской помощи, а грубо забросили в повозку, и повезли в новую тюрьму.
Вместе с ней перевозили старика, и он поведал ей грустную историю своей жизни, проведенной по большей части в казенных учреждениях. По его словам, заключенных содержали где придется, а имеющиеся тюрьмы строили со всеми возможными нарушениями, из хлама, а не строительных материалов, поэтому побеги и смерть под завалами было распространенным явлением в Оренбургской губернии. В прошлом году Сухтелену пришел приказ навести порядок, и укрепить наконец уездные тюрьмы, только дело продвигалось слишком уж медленно, можно сказать — не сдвигалось с мертвой точки.
— А как же «Проект о тюрьмах» Екатерины Второй? — спросила Ланж. — Я изучала биографию вашей императрицы, я видела этот документ.
Старик обреченно вздохнул.
— Даже в вашем Париже о нем знают, а в нашей губернии скорее рак на горе свистнет, чем чинуши озаботятся о заключенных. Я, голубушка, побывал и в Орской крепости, и в Троицке, и в Челябинске, и нигде не увидел каких-либо улучшений. Мало того, что условия хуже скотских, так еще и набивают в одну камеру столько человек, что дышать невозможно! И мужики, и бабы, и дети — все сидят без разбору, а это, сама понимаешь, чем чревато.
— Какой ужас! — искренне испугалась Соланж, опасаясь, куда ее теперь распределят.
— Спят люди прямо на полу, вповалку, друг на друге. Иногда ночью задавят кого, так утром тело уберут, и все, никаких расследований. Еды тоже не хватает, долго ждать приходится,