му-то одному открыть огонь… Дзур тут же подошел к телефону и позвонил
начальнику генерального штаба: “Я выезжаю в штаб, соберите всех”. Было
около 9 часов вечера, когда мы распрощались с послом, я сел в машину Дзура
и с ним поехал в штаб.
Только приехали, Дзур попросил у меня разрешения доложить прези-
денту. Я говорю – докладывайте. Он при мне известил президента. Говорил
по-чешски, но я понимал: войска Варшавского договора перешли границу…
Свобода ответил: “Я знаю”. В штабе было десять заместителей министра
обороны. “Товарищ министр, – говорю я, – товарищи члены военного совета.
Прошу по своим линиям принять меры, чтобы не случилось недоразумений”.
Настроение у всех тяжелое. Дзур по телефону отдает приказ, чтобы никакого
сопротивления входящим войскам. Один чехословацкий генерал опустил го-
лову и заплакал».
Я спрашивал Ямщикова, кто информировал президента Свободу.
«Политические деятели, они разговаривали, согласовывали. Мы же не
нахалами туда вошли, по их же просьбе. Президент – глава государства, что
вы думаете, с ним не разговаривали? Я не знаю, но думаю, что разговарива-
ли. И товарищ Брежнев, видимо, с ним разговаривал, и еще кто-то. Это же
глава государства! Он, может быть, только не знал, что все начинается имен-
но сейчас, в эти минуты. А при мне ему доложил Дзур, все генералы слыша-
ли, я свидетель. Доложил сразу же, как только мы вошли в генштаб».
Иная версия исходит от Червоненко. По его словам, собираясь у Ямщи-
кова встречаться с Дзуром, он позвонил в Москву, в ЦК партии. То ли не до-
звонился, то ли на каком-то уровне, не самом высоком, идею не поддержали,
он поступил, как сам считал нужным. «Вы представляете, какого характера
ответcтвенность. В такое время посол едет к чехословацкому министру обо-
роны, не согласовав это ни с Генеральным секретарем ЦК, ни с министром
обороны СССР. Это был для меня колоссальный риск. Если бы Дзур повел се-
бя по-предательски, можно было потерять и партбилет, и голову. Встречу
решили устроить в резиденции, где жили с семьями два наших военных со-
ветника, оба генералы. Это исключало какую-либо провокацию. Мужской
чай назначили часов на семь вечера на квартире у генерала Ямщикова. Сво-
бода тогда еще ничего не знал, в этом особенность ситуации. Мы прикинули:
если сразу поедем к Свободе, неизвестно, как он, президент и главнокоман-
дующий, прореагирует. Может дать приказ, а может не дать. Уверенность
была на 90 процентов. А в Дзуре не сомневались. Близость наших с ним от-
ношений навела на мысль сначала предупредить министра обороны, а потом
президента».
– Когда вы ехали к Ямщикову на встречу с Дзуром, вы уже знали о пред-
стоящем вводе войск? – спрашивал я Червоненко.
– Сообщение из Москвы пришло ночью с 19 на 20 августа. Утром мы не-
заметно, чтобы не вызвать подозрений, отправили в город машины, в раз-
ные места, закупать запас продуктов. На случай, если ситуация осложнится и
посольство окажется блокированным. Тогда я попросил Ямщикова ближе к
вечеру пригласить к себе домой Дзура, устроить ужин, а я заеду минут на
тридцать. Никто не знал, что в этот вечер мы собираемся к Свободе с приле-
тевшим в Прагу подполковником Камбуловым.
Когда я вошел к Ямщикову, там уже были генерал Антонов и министр
Дзур. Я коротко рассказал, что ожидается этой ночью. Дзур побелел как сте-
на. Министром внутренних дел был Йозеф Павел, сторонник Дубчека, потому
для Дзура ситуация была непростой. Пришлось его успокаивать. Я все пони-
маю, сказал он, но выполнять буду только волю главнокомандующего, то
есть Свободы. Я всех оставил за столом и поехал в посольство за Камбуло-
вым.
Из посольства позвонил Брежневу. Доложил о встрече с Дзуром: хотите,
ругайте или как сочтете нужным, говорил я, но ситуация так складывалась,
оставался небольшой лимит времени, и если бы после встречи с президен-
том на месте не оказалось министра обороны, если бы мы его не нашли,
упреждающий приказ чехословацким войскам мог запоздать. И поскольку
указание было только о встрече с президентом, разговор с министром мы
были вынуждены взять на себя. А сейчас едем с Камбуловым к президенту.
Слышу, Брежнев пересказывает наш разговор стоявшим рядом. Судя по го-
лосам, там были Гречко и, видимо, другие члены Политбюро. Брежнев ска-
зал, что я поступил правильно. Долго разговаривать не было времени.
– Когда вы ехали в Град, Дзур уже успел предупредить президента?
– Дзур не мог этого сделать. Мы договорились, что первым поговорю с
президентом я. Вдруг президент отказался бы дать ему указание не выпус-
кать войска из казарм… 10
Расхождения в воспоминаниях Червоненко и Ямщикова объяснимы, ес-
ли принять во внимание, что они записаны после событий через два десятка
лет. Занимает вопрос не о том, у кого крепче память, а почему столько вре-
мени спустя, когда другими стали Чехия и Россия, и вторжение союзных
войск осуждено цивилизованным миром, и участие в нем вряд ли ставит себе
в заслугу совестливый человек, две видные фигуры советской элиты 1960-х
годов (дипломатической и военной) стараются, может быть, неосознанно,
укрупнить в них свою роль. Возможны разные толкования. При всей непри-
глядности экспансии у многих военных, дипломатов, разведчиков не было в
жизни события значительнее. Их современники могли сказать: «Я строил
Братскую ГЭС!», «Я дрейфовал на полярной станции “Северный полюс!”», «Я
искал в Сибири нефть и газ!» А что у этих, кроме танков в Праге? Складная
или нескладная, но такой была их единственная, бесценная, востребованная
родиной жизнь.
Людвик Свобода и его жена Ирэна жили на территории Пражского Гра-
да. Там в IХ веке над Влтавой построили укрепленную крепость Пршемысла,
вокруг селились люди, возникал город с узкими мощеными улочками, до сих
пор хранящими на домах древние гербы. Свободу не привлекали роскошные
апартаменты королевского дворца, в двух шагах от Кафедрального собора
Святого Витта. Уютнее здесь, в саду, в двухэтажном домике, построенном в
1930-х годах для Эдуарда Бенеша. Внизу гостиная: покрытый зеленой ска-
тертью столик с цветами, пианино, полки с книгами, мягкие кресла, краси-
вые французские окна и стеклянная дверь в сад. Президент здесь просмат-
ривал газеты и играл с внучкой Лодей, дочерью Зое и Милана Клусаковых;
молодые часто оставляли девочку у стариков. Сын Людвика и Ирэны Миро-
слав во времена протектората был казнен оккупантами.
Потом Зое мне расскажет:
«Осенью 1941 года в моравские леса сбросили подготовленных в СССР
парашютистов. Четверо приземлились недалеко от города, а их радиопере-
датчик упал в парк, в двух шагах от отделения гестапо. Передатчик нужно
было найти и унести. Мама тогда участвовала в антифашистском движении,
выполняла работу, порученную отцом перед тем, как он ушел через Польшу
в СССР. Ночью в сопровождении полицейского врача, тоже подпольщика, ма-
ма отправилась в парк. Они нашли передатчик; мама обернула парашют во-
круг тела под пальто, аппарат потащили с собой, и первый сеанс связи с цен-
тром был из нашего дома. Мама втянула в подпольную работу всех род-
ственников. Скоро начались провалы и аресты. Стали хватать мамину родню
– ее мать, отца, двух братьев, много других людей. Маме, моему брату Миро-
славу и мне удалось бежать. Но Мирек вернулся предупредить оставшихся.
Немцы его схватили, пытали, хотели узнать, где мама: все арестованные по-
казывали на маму как на организатора группы. Брат молчал. Тогда многих
казнили, а мамину маму, мою бабушку Анешку, в концлагере Равенсбрюк
умертвили в газовой камере» 11.
Когда Зимянин в 1960 году прибыл в Прагу, генерала Свободу, неугод-
ного чехословацкому руководству, держали в тени, собирались направить
бухгалтером в сельский кооператив. Причину видели в независимости его
взглядов. При возвращении Зимянина из Праги в Москву Хрущев спросил,
почему власти смотрят на генерала как на врага. Потому, отвечал посол, что
сегодня чехословацкая власть – это те, кто во время войны были в подполье
или сидели в концлагерях, а он единственный в их среде национальный ге-
рой, как бельмо на глазу. «Слушай, – говорит Хрущев, – на ближайшем прие-
ме ты посади его в президиум рядом с Новотным и посмотри, что из этого
выйдет». Я так и сделал на приеме в честь очередной годовщины Октября.
Когда Свобода приехал в посольство, я пригласил его в небольшую комнату,