Сутулый, усталый, больной человек, с трудом передвигавшийся, будет долго
всматриваться в собеседника. По его словам, он до сих пор никому «не от-
крывал душу» и терпел упреки газет, называвших его имя в ряду инициато-
ров военной акции. Воспоминания были для него болезненны, и я до сих пор
не знаю, чем обязан его неожиданному согласию на разговор. Учитель укра-
инской сельской школы, потом местный идеолог, всегда консервативных
взглядов, по слухам – родня члена Политбюро Н.В.Подгорного 2 (говорят, они
женаты на сестрах), в худшую пору отношений СССР с Китаем был направлен
послом в Пекин. По рассказам моего коллеги Александра Тер-Григоряна, пе-
кинского корреспондента «Известий», когда межпартийные отношения
омрачались, посол собирал журналистов: «Снимите, наконец, розовые очки!»
А когда тучи рассеивались, упрекал с досадой: «Ну снимите же черные очки!»
За шесть лет его работы в Пекине отношения наших стран стали хуже
некуда, но в том не было вины посла; он сообщал центру то, что там хотели
слышать. В 1965 году секретарь ЦК КПСС Н.В.Подгорный становится Предсе-
дателем Президиума Верховного Совета СССР, и Степан Васильевич получает
назначение в Прагу. Казалось, испортить отношения с братской славянской
страной было бы не под силу самому слабому послу, но Червоненко и тут не
повезло. Не успев обзавестись собственными информаторами, посол поло-
жился на советника-посланника Ивана Ивановича Удальцова, знатока чеш-
ской истории и культуры, прошедшего войну в корпусе Людвика Свободы,
старого друга семьи Антонина Новотного. К Удальцову прислушивались в
кремлевских коридорах. Второй человек в посольстве, свободно владевший
чешским, человек эмоциональный, напористый, не стеснявшийся в выраже-
ниях, он с самого начала не принимал Пражскую весну и свое восприятие со-
бытий внушал послу.
В один из приездов в Прагу я позвонил Ивану Ивановичу, попросил о
встрече. После долгого молчания он сказал: «Мне знакомы ваши публикации.
Мы на разных позициях и друг друга не поймем. Смысла встречаться не ви-
жу».
Мужской ответ вызывал уважение.
Степану Васильевичу разговор давался нелегко. Можете со мной не со-
глашаться, говорили его глаза, но как я думал тогда, думаю и сейчас. Было
бы неправильно, считал он, судить о вводе войск, не учитывая предысторию.
В отличие от революции в России у чехов с приходом народной власти толь-
ко крупные собственники покинули страну, а средняя буржуазия оставалась.
Часть ее врастала в новую реальность, хотя по корням и по духу держалась
западной ориентации и помнила, что прежде она представляла одну из са-
мых развитых стран Европы; здесь выпускали почти две трети номенклату-
ры мировой промышленности. Смущение пришло в 1960-е годы, когда Запад
вырвался вперед, а чехи и словаки оказались на обочине европейской эко-
номики. Новотный был не готов к решению новых задач; «если бы он ушел с
поста на два-три года раньше, военного вмешательства не потребовалось
бы».
– Брежнев советовался с вами о вводе войск? – спросил я.
– Со мною нет… Был сильный нажим со стороны Ульбрихта, Гомулки,
Живкова; под конец и Кадар к этому склонялся под влиянием событий в сво-
ей стране; он мог рядом с другими раскачиваться на фонарном столбе, если
бы его не вывезли в фургоне с хлебом из Будапешта в Ужгород; там он обра-
тился по радио к народу.
Больше всех не хотел военного решения Андропов. Я с ним разговари-
вал сотни раз. Представьте, что пережила его семья, когда на будапештских
улицах вешали людей; жена до сих пор не может прийти в себя. Это его по-
стоянно мучило: как остановить контрреволюцию в Чехословакии, не про-
лив крови.
– Я слышал, в Москве на заседании Политбюро в июне 1968 года вы
трижды выступали вразрез с большинством.
– Июньским учениям «Шумава» вышел срок, а войска из Чехословакии
мы не выводили. Напротив, горячие головы требовали расширить военное
присутствие. Это будоражило чехов, задевало национальные чувства; по
стране шли митинги. Это нам нужно было? И когда на заседании Политбюро
кто-то предложил не сворачивать учения, а придать им еще больший размах,
я сказал, что думал. За столом были Гречко, Андропов, Громыко, Суслов,
Щербицкий, Устинов… Дискуссия не утихала, мне пришлось подняться вто-
рой и третий раз.
– Как реагировал Брежнев?
– Неожиданно для всех он оставил свое кресло за столом и присел ря-
дом со мной (приглашенные сидели на стульях вдоль стены). Чтобы не ме-
шать другим, мы стали говорить шепотом. Брежнев тогда сказал, что если
мы потеряем Чехословакию, расстановка сил в Европе резко изменится. Это
будет катастрофа.
Я сказал, что было бы разумным встретиться с чехословацким руковод-
ством. К власти там пришли новые люди: Смрковский, Кригель, Цисарж,
Шпачек… Брежнев ничего не ответил и вернулся на место. Дискуссия про-
должалась, а когда стали расходиться, он попросил Андропова и меня задер-
жаться. Мы остались втроем. «Что же делать?» – он переводил глаза с Андро-
пова на меня и обратно. Я повторил: надо работать с чехословацким руко-
водством, в том числе с Дубчеком. «Ну вот что, – сказал Брежнев, – возвра-
щайтесь сегодня же в Прагу и повидайтесь с Дубчеком. Нужно понять, что
происходит и чего нам ждать».
Я вышел в соседнюю комнату и по ВЧ позвонил Дубчеку. В Праге мы с
ним часто перезванивались, это было нормально. Он мог ко мне домой позд-
но вечером приехать и я к нему мог. Спрашиваю, нет ли у него на этот вечер
планов. «Буду на работе». – «Часов в 11 вечера я прилечу в Прагу, могу зай-
ти?» – «Конечно, сразу же!» Брежнев и Андропов распорядились дать мне
спецсамолет Ту-134. Часа через три я был в Праге у Дубчека. Он поделился
своим видением ситуации, а я передал беспокойства нашей стороны. Мне ка-
залось, мы понимаем друг друга. В скором времени учение войск было за-
вершено, а на конец июля назначили встречу руководства обеих партий в
Чиерне-над-Тисой.
– Стало быть, переговоры в Чиерне – ваша идея?
– Может быть, эта мысль кому-то пришла в голову раньше, но на засе-
дании Политбюро я изложил ее Брежневу, когда мы сидели рядом и шепта-
лись 3.
…В 1965 году, беседуя с Червоненко перед его отлетом в качестве посла
в Прагу, Брежнев посочувствовал трудностям работы в Китае: «Ну, в Праге
вы отдохнете!» Червоненко так и не понял: Брежнев был хорошим шутником
или плохим пророком?
Если бы кремлевское руководство понимало, что за люди чехи, оно бы
узнало немало интересного от предыдущего посла М.В.Зимянина, человека
из своего близкого окружения. Он мог рассказать, как после несчастной для
чехов битвы с Габсбургами у Белой горы в 1620 году три последующих сто-
летия, не имея своей государственности, «чешские бабы рожали детей, пере-
давая им национальное сознание и родную речь как форму культурной са-
мозащиты против агрессора. Можете представить моральную стойкость это-
го народа, внешне плохо просматриваемую, но внутренне очень сильно про-
низывающую сознание чехов и словаков их национальную гордость» 4.
Мы встретились с Зимяниным в подмосковном Доме отдыха «Усово»,
куда мне было разрешено приехать. «Чем не Крконоше?» – Зимянин вскиды-
вал глаза на верхушки старых сосен. Известный партийный функционер,
опытный дипломат (до Чехословакии был послом во Вьетнаме), главный ре-
дактор «Правды», он вспоминает о Пражской весне без раздражения, а с же-
ланием объяснить затмение, тогда нашедшее на власть в СССР, от которой
он, как честный человек, отделять себя считает неприличным.
«На первых порах топорного вмешательства в чехословацкую жизнь с
нашей стороны не было. Это появилось позднее, когда обнаружилось, что
социальная структура страны, национальные отношения внутри очень не-
просты, а компартия не особенно сильна, крупных личностей, кроме Гот-
вальда и Запотоцкого, раз–два, и обчелся. У нас, говорил мне Новотный, 14
миллионов народа, из них 13 миллионов это наши люди, а триста–четыреста
тысяч – буржуазия, чиновничество, националистически настроенная интел-
лигенция. Их меньшинство, но это самая образованная часть населения, вла-
деющая мыслями народа, его духовным развитием. Мы всегда чувствовали
напряженность между чешской частью и словацкой частью населения; не-
смотря на декларированное равноправие, страной все же руководили чехи.
Была разделена и интеллигенция.