вам немного помочь…
И он понёсся по полю, словно ураган в него вселился. Поначалу в ушах у него всё ещё звучали насмешливые слова, подстегивая словно бич. От них было больно, и он злился на себя за остроту этой боли, а ещё за то, что чувствовал на себе восхищённые взгляды девчат, и они были ему так приятны, что, наверное, его удовольствие можно было заметить со стороны. Но всё вместе это подзадоривало его, заставляя двигаться всё быстрее, всё точнее, не замечая, как пот солёными ручьями застилает глаза, льётся по спине и мокрая рубашка прилипает к телу, – он всё сгребал и сгребал скошенные пшеничные колосья с длинными светло-золотистыми усиками в громадную кучу.
– Витюша, и что это ты делаешь, мой мальчик? – будто во сне донёсся до него изумлённый голос Анны Алексеевны Буткевич, учительницы украинского языка и литературы. Он продолжал грести не останавливаясь. Руки его двигались сами, откуда-то зная, что и как делать. Кто учил его вязать снопы? Разве в детстве сестра Маруся, когда они с братом Володей помогали матери в колхозе. Виктору тогда ещё не было и семи лет, и какой уж из него мог выйти помощник?! Маруся давно уехала учительствовать в другой город и живёт со своей семьёй, а Володя уже месяц как на фронте. Но ничего, у них есть младший брат, он постарается и за себя, и за них! Кто-то же должен работать в поле, чтобы дать людям хлеб!
Перевясло растянулось, будто огромный сказочный змей, и Виктор принялся утрамбовывать кучу. Девчата хотели было броситься ему на помощь, но он решительно мотнул головой, не переводя духа и не сбавляя скорости, и они остались стоять в стороне, отдыхая и наблюдая, как с виртуозной ловкостью подвёл он перевясло под соломенную громаду и, упершись коленями, ухитрился связать тугой крепкий узел, а потом ещё потоптался сверху, проверяя свою работу на прочность. Сноп-гигант испытание выдержал с честью. И когда подъехали на машине хлопцы с вилами, восхищению их не было предела:
– Вот это сноп! Настоящее чудо! Ай да наши девчата!
Девчата хотели объяснить, что они тут ни при чём, но Виктор уже командовал спрыгнувшими с машины ребятами. Совместными усилиями при помощи вил и граблей сноп-богатырь погрузили в машину, и дружное «ура» прогремело над степью. И столько в нём было радости свершения, и так монолитно сплавились в неделимое целое множество мальчишеских и девичьих голосов, что большей награды нельзя было и представить. Стянув с себя мокрую от пота рубашку и выжимая её, Виктор блаженно улыбался. Теперь он знал, что, как бы там ни было, а задание выполнено.
После обеда действительно пошёл дождь и не переставал до вечера, так что работать в этот день ребятам больше не пришлось. Но они и не думали унывать. Удобно обустроившись в колхозном амбаре, девчата переоделись в цветастые платья и сарафаны, а хлопцы в разноцветные майки, приладили к потолку карманные фонарики и устроили импровизированный концерт в честь своей первой трудовой победы. В роли конферансье блистал неизменным мягким обаянием черноглазый Али Дадышев, такой милый, славный и всеми любимый, что ему прощались любые дурашливые жесты и словечки, пусть даже не самые удачные.
– Следующим номером нашей программы выступают… струначи! – осчастливил Али всех, кто не участвовал в оркестре и выполнял не менее важную задачу, вдохновляя музыкантов своим благодарным вниманием.
У оркестрантов был особый повод для радости: инструменты не попали под дождь и теперь, в надёжном убежище, струны их звенели взволнованно и победоносно. Мандолины, гитары, домбры и балалайки пели слаженно, сливая свои голоса в дружном хоре. И сердце Виктора пело в унисон, как всегда, когда он дирижировал своим оркестром. Это было его детище, лучшее из всего, что ему удалось пока сделать в жизни. Как тонко чувствовали друг друга музыканты! Вот эти самые ребята, которые в иные минуты могли спорить до хрипоты, ни за что не желая уступить один другому! Музыка совершала с ними чудо, заставляя идти друг другу навстречу. И это завораживало Виктора больше всего. Он не мог не гордиться своим оркестром и поднимался на седьмое небо под его звуки.
Поэтому, когда смолкли струны и аплодисменты, ещё не спустившийся на землю, Виктор оказался застигнут врасплох затеей девчат, пожелавших вознаградить его за труды этого дня. Видно, Аннушки сговорились с бригадой молотильщиц, чтобы приготовить ему сюрприз. И когда из общего дружного кружка зазвучала весёлая частушка, воспевающая его подвиг, Клава Ковалёва с Ниной Минаевой подбежали к нему с задорным переплясом, неся в руках венок из золотых пшеничных колосьев, и торжественно надели его Виктору на голову. Всеобщие бурные аплодисменты довершили дело – щёки и уши у него зарделись как маки, но он почувствовал себя ещё счастливее, таким счастливым, каким, кажется, никогда ещё не был.
В ту ночь, ворочаясь с боку на бок среди душистого сена, Виктор долго не мог уснуть, несмотря на усталость. Он дивился своему странному счастью и почти стыдился его: ведь война где-то совсем недалеко и там гибнут наши люди! Откуда и почему у него это головокружительное чувство полноты бытия? Вот уже все уснули, и мирное сонное дыхание ребят радует его сердце, будто музыка. Но почему эта радость такая щемящая? Как будто кто-то глубоко внутри него хочет сказать: посмотри на них и запомни это чувство, запомни навсегда – так хорошо уже больше не будет… И он смотрел, он слушал, слишком взволнованный хрупкостью этого счастья, чтобы уснуть. И лишь перед рассветом чуть задремал, но вскоре поднялся осторожно и бесшумно, оберегая покой своих спящих товарищей. С каким-то тихим восторгом взглянул он на подаренный девчатами венок из спелых колосьев, надел его на голову и вышел из амбара.
Над степью, душистой и влажной, освежённой щедрым ливнем, вставало солнце. Терпкие запахи диких трав и самой умягченной благодатной влагой земли летели с едва уловимым дыханием ветра, пьяня вместе с захватывающим чувством бескрайнего простора, вольной воли. В груди разливалось тепло. Словно крылья раскрывались за спиной, а впереди раскинулось ещё не убранное золотое поле. Он шёл в лучах утренней зари, таких же ласковых, как усики пшеничных колосьев, что щекотали ему ладони, когда он раздвигал их чуткими руками. Ему казалось, он чувствует живую силу, которой напитались зёрна, вобрав в себя небесную воду этой ночи. Колосья были готовы запеть от неё словно струны. Едва-едва обсохли на них тяжёлые капли. Какое это счастье для дождя – напоить живой хлеб!
Венок на голове Виктора сиял короной,