едва удерживаясь от искушения скинуть одежду, раздвинуть руками камыши и нырнуть в безмолвно зовущую гладь, от взгляда на которую кружилась голова. Туман постепенно рассеивался, становилось всё светлее. Виктору вдруг сделалось не по себе от мысли, что кто-нибудь может увидеть его, и он поспешил назад, пока не взошло солнце. Лишь проскользнув мимо по-прежнему крепко спящего дежурного у ворот, он вздохнул с облегчением, а добравшись до своей койки, залез под одеяло не раздеваясь и уснул в ту же минуту.
Однако, когда его разбудил горн, он обнаружил свои штаны и рубашку на спинке кровати. «Выходит, это мне приснилось, будто я лёг в одежде?» – подумал он, и такое объяснение успокоило его. Правда, лишь на время. Когда Виктор вернулся со своим десятым отрядом в лагерь после купания, ему как последнему во всей колонне пришлось закрывать ворота. От резкого пронзительного лязга он невольно вздрогнул, и тотчас его как громом поразило: ведь и пару дней назад он уже слышал лязг этих ворот, такой же резкий, а значит, его сегодняшняя предрассветная прогулка не могла быть ни чем иным, кроме сна, каким бы правдоподобным сон ни казался. Бывают ведь сны, в которых человек видит себя спящим, а потом якобы просыпается и идёт куда-то совсем как наяву, но на самом деле продолжает спать. В таком сне можно отправиться в любое место, в том числе и туда, куда по-другому не пробраться. Виктор вдруг поймал себя на том, что думает об этом как о чём-то привычном, само собой разумеющемся, и голос Надежды Петровны отчётливо прозвучал у него в ушах: «Виктор Третьякевич, а вы знаете, что вы волшебник?» «Похоже, что да, – мысленно усмехнулся он. – Не удивлюсь, если во время тихого часа мне удастся совершить полёт на Луну!»
Тут он вдруг почувствовал усталость, будто действительно поднялся засветло, и решил присоединиться к ребятам хотя бы на полчаса. Стоило ему добраться до своей кровати и опустить голову на подушку, как его отяжелевшие веки сомкнулись. И вот уже одно тело Виктора лежало в постели, а второе (и это был он сам, а не просто видимость) отделилось от первого и поднялось, точь-в-точь как нынче перед рассветом.
У ворот лагеря Виктор встретил Надежду Петровну в белом медицинском халате, с распущенными по плечам длинными белокурыми волосами. В руках она держала его мандолину.
– Виктор Третьякевич, вы забыли свой волшебный инструмент! – И, беспощадно ослепляя его жемчугом крупных ровных зубов, она протянула мандолину ему.
– Зачем? Я же купаться иду! – удивился Виктор.
– Держите! – требовательно возвысила голос Надежда Петровна, и в глазах её вспыхнул зелёный огонь, от которого и сами глаза стали зелёными, как свежая прибрежная трава. – Так мы вас и отпустили! – усмехнулась она, когда Виктор всё же принял мандолину из её рук. – Да вы и сами знаете своё дело!
Она зашагала вперёд, а он за ней следом. Тут Виктор заметил, что свет почти такой же, как перед восходом: вроде как светлые сумерки, и вода опять – чистое зеркало, ни единое дуновение ветра не тревожит глади, и так же шевелятся над ней тонкие струйки тумана. Надежда Петровна свернула вниз с ведущей вдоль берега тропинки, раздвинула руками высокие камыши и шагнула между ними. То ли шорох, то ли шёпот раздался из глубины камышей, и в следующий миг Виктор увидел, что там собрались все вожатые лагеря, и девчата, и хлопцы. Все они раздеты и собираются купаться. Прямо перед ним откуда ни возьмись появилось белое как снег, пышное и статное тело Анечки Соповой, вожатой восьмого отряда, его одноклассницы. Её мягкие русые косы лишь слегка прикрывали ей грудь.
– Играй, Виктор! – взглянув ему в глаза, потребовала Анечка, отступила в сторону, повернулась к нему спиной и шагнула вниз, вслед за Надеждой Петровной, уже сбросившей свой белый халат и ступившей в воду. По зеркальной глади побежали круги, а из тумана стали вырисовываться призрачные очертания, в которых всё явственнее угадывались бледно-зелёные девичьи фигуры, опутанные длинными, похожими на тину волосами. Зелёный огонь мгновенно загорелся в их голодных глазах, тонкие полупрозрачные руки с длинными пальцами и заострёнными, словно у хищных птиц, когтями уже не имеют ничего общего с туманом и нетерпеливо тянутся к человеческой плоти, стремительно удлиняясь.
– Играй! Скорее! – снова требует Анин голос, и Виктор опускает пальцы на струны. Лишь только он берёт первый аккорд, русалки сплетают руки, словно в хороводе, а зелёные глаза их устремляются на Виктора, он чувствует на себе их манящие, безумно влюблённые взгляды. Но Виктор прижимает к себе мандолину и сливается с её звуками. «На закате ходит парень» – играет и тихонько напевает он ту самую песню, которую девчата из его отряда просят чуть ли не каждый вечер. Ему и самому очень нравится эта мелодия, а здесь, в лагере, это его коронный номер. Русалки слушают, застыв неподвижно, а Надежда Петровна уже вошла в воду и плывёт, и Аня тоже, и все вожатые, кто, уже сбросив с себя одежду, ждал в камышах, когда придёт Виктор со своей мандолиной, чтобы заколдовать местных русалок, подстерегающих каждого купальщика у этого берега.
Виктор играет, а музыка так похожа на воду, которую колышет множество рук и ног плывущих в ней купальщиков, ему всё сильнее хочется тоже нырнуть в неё и плыть, плыть. А русалки чувствуют его желание и зовут: «Иди к нам! Плыви сюда!» «И в самом деле, – думает Виктор, – ведь я так ни разу и не плавал за столько дней!» Русалки слышат его мысли и дрожат от нетерпения. Мы так давно тебя ждём! – вздыхают они и, чувствуя его последнее сомнение, обещают: «Мы никого не тронем, если ты придёшь к нам сам!» Виктор перестаёт играть, но музыка продолжает звучать, она в воде. Он кладёт на берегу свою мандолину, скидывает с себя одежду и бросается вниз головой. Как только его тело погружается в воду, он чувствует, как ноги мгновенно срастаются, превращаясь в рыбий хвост, а кожа покрывается блестящей чешуёй. И тогда за спиной у него раздаётся дружным хором отчаянный крик ужаса, будто бы кто-то утонул. Виктор оборачивается на крик и… просыпается.
«Приснится же такое!» – пробормотал он, садясь на постели, но тотчас же поднялся, будто бы всё ещё слышал неодолимое: «Иди к нам! Мы так давно тебя ждём!»
Ноги сами понесли его, как уже было с ним когда-то. Очнулся он на берегу. И теперь это был не сон. Кто-то действительно кричал. Крик доносился из реки. Виктор бросился к прибрежным камышам,