к тому самому месту, с которого только что нырял в своём заколдованном сне, и сразу же увидел, откуда доносится голос, зовущий на помощь: голова мальчишки на середине реки то выныривала из воды, то исчезала. Виктор не заметил, как сорвал с себя штаны и рубашку и нырнул. Словно в продолжение своего сна, он оказался в зарослях тины, похожих на цепкие русалочьи объятья, но выскользнул из них неимоверно ловким, стремительным движением и бросился вперёд. Уворачиваясь от пут водорослей и тины, лавируя среди них как настоящая рыба, он плыл под водой, уходя на глубину, до тех пор, пока хватало объёма лёгких, а когда наконец вынырнул на поверхность, темноволосая голова мальчонки как раз всплыла впереди него, всего в какой-то паре метров. Виктор одним гребком покрыл это расстояние, поднырнул под наглотавшегося воды обессилевшего малолетку, принимая его к себе на спину и придерживая рукой. Ещё немного, и было бы поздно: тот уже почти потерял сознание. Бедняга к тому же совсем сорвал голос, пока звал на помощь. Виктор, однако, узнал его именно по голосу ещё с берега. Пострел был из того самого восьмого отряда вожатой Анечки Соповой, и звали его, кажется, Володей.
Обходить ловушки водорослей и тины с мальцом на спине было куда труднее, и Виктор двигался назад медленнее и осторожнее, ощупью, ведомый каким-то безошибочным чутьём. Временами ему мерещилось, будто повсюду вокруг него бледные тонкие руки, и блестящие рыбьи хвосты, и волосы, похожие на тину, и влюблённые глаза, горящие зелёным огнём: русалки сопровождают его вместе с его ношей, но не смеют напасть, как напали они на этого несчастного мальчонку; не смеют даже прикоснуться, вероятно, благодаря музыке, которой Виктор околдовал их в своём сне.
А в восьмом отряде уже хватились беглеца. Когда Виктор вытащил его на берег, туда как раз выбежали Надежда Петровна и Аня.
– Живой! – воскликнула Надежда Петровна, бросаясь к мальчику. – Дышит! Не волнуйтесь, Анна, сейчас мы приведём его в чувства. Скажите спасибо Виктору! И как он только успел? Это просто невероятно…
– Ну, вы же сами говорили, что я волшебник, – заметил Виктор со странной улыбкой, прыгая при этом на правой ноге, чтобы избавиться от воды в левом ухе. – Что там в лагере? Подняли шум? Нет? Может быть, и не надо? Я никому не расскажу…
Он посмотрел в испуганные Анины глаза прямо и ясно, давая понять, что не шутит и готов скрыть свой подвиг от всего лагеря, будь на то её воля.
– Соглашайтесь, Анечка, и я вас тоже не выдам, – поддержала его Надежда Петровна. – Зачем вам лишний выговор?
И Анечкины глаза взглянули на него с такой сердечной теплотой и благодарностью, что он почувствовал себя совершенно вознаграждённым.
– Спасибо тебе, Виктор! – проникновенно произнесла она.
Девушка с косами
Девятилетняя Леля сидела на лавочке рядом с Виктором возле хаты. Только что село солнце, спала тяжёлая степная жара. Бархатный воздух мягко обволакивал, овевая тепло и ласково. Скоро опустятся сумерки, потом совсем стемнеет, застрекочут цикады, на небе зажгутся звёзды, а на земле – светлячки. Лелечка видела вчера вечером прямо тут, в сухой траве у калитки, целых пять. Это было похоже, как если бы звёзды упали в огород. Леля надеялась, что увидит их и нынешним вечером. Но не о них она думала, когда выскользнула за дверь хаты вслед за Виктором. Ей хотелось дождаться звёзд на небе и светлячков на земле именно рядом с ним, и это даже хорошо, что настроение у него сегодня неразговорчивое: ни с мамой, ни с отцом Леля не испытывала такой радости оттого, чтобы просто сидеть рядом, и вместе молчать, и смотреть, и слушать.
Весь вечер Виктор безотказно играл на своей мандолине любую мелодию, какую бы ни попросили бабушка Нюся, дедушка Ося и её, Леличкина, мама. «Витя! Откуда ты знаешь столько музыки? Ты прямо как радио!» – не удержалась Леля, но её юный дядя в ответ только пожал плечами и задумчиво улыбнулся. Эта улыбка сегодня почти не сходила с его лица: уголки губ приподнимались, а глаза смотрели куда-то далеко-далеко. Леле казалось, что улыбается Витя по доброте душевной, как бы извиняясь за то, что думает сейчас о чём-то, о чём не может рассказать никому. Леля заметила, что когда её мама завела разговор о случае с мальчиком в Суходольском лагере, Витины зрачки вдруг расширились и он схватился за свою мандолину как за последнее спасение.
– Ты, Витя, мог бы хоть с матерью поделиться! – упрекнула его Анна Иосифовна, выслушав Марусин рассказ о последнем подвиге младшего сына, пересказанный в свою очередь со слов Михаила, который принёс его домой из райкома.
– Извини, мама, – произнёс Виктор тихо, склоняясь над струнами и медленно наигрывая «На закате ходит парень», а сам думал: «Как же это Миша узнал? Неужели он знаком с Надеждой Петровной? Похоже, что так. Но зачем же Надежда Петровна это сделала? Ведь обещала молчать! А что теперь? Только бы Аня не узнала и не подумала на меня! Остаётся надеяться, что ей уже не повредят эти разговоры. Главное, чтобы никто не вспомнил, что тот мальчуган был из её отряда!»
Он играл мелодию песни и успокаивал себя этой надеждой. Он думал об Анечке и мысленно обращался к ней. И уже сидя на лавочке возле хаты с любимой племянницей Лелей, продолжал вести с Аней бессловесный разговор, и земля вместе с небом были ему свидетелями.
Чутко молчала рядом Леля. Так чутко, что он не мог устоять перед желанием поделиться тем, что распирало ему грудь, переполняя сердце. Виктор достал из нагрудного кармана своё заветное сокровище и показал ей.
Эту фотографию они сделали всего несколько дней назад, после возвращения из Суходольска. Так захотела Аня. На карточке они стояли рядом, плечом к плечу, как верные товарищи и друзья. На этом тоже настояла Аня, хотя фотограф предлагал усадить её на стул.
Виктор все эти дни не расставался с фотокарточкой, носил её у сердца и любовался ею всякий раз, оставаясь наедине с собой. И когда он разделил свою тайную радость с Лелей, она в эту минуту ясно осознала, что на всей земле нет никого, кому её юный дядя доверял бы больше, чем ей. И, рассматривая на фотокарточке приветливо улыбающееся, доброе лицо девушки с длинными косами, лежащими у неё на груди, Лелечка не спросила у него имени девушки. Она только почувствовала гордость за него, потому что девушка показалась ей такой красивой, доброй и умной, что лучше