выговорить вопрос, как он бросился мне в объятия:
– Сами!
Мы обнимались, целовались, плача и смеясь как сумасшедшие.
Наконец он выпустил меня из объятий, обернулся к двум своим товарищам и сказал мне:
– Сами, пожалуйста, расскажи этим двоим, что нам с тобой довелось пережить! Каждый раз, когда я рассказываю, мне никто не верит!
Я расхохотался и, указывая на Зельму и своих родственников, ответил:
– Я пришел на эту улицу по той же причине! Объясни этим троим, что я ничего не выдумал!
* * *
Сан-Микеле – так называлась казарма.
В ответ на гостеприимство я должен был соблюдать правила, установленные для военных. Казарма есть казарма. Но я не жаловался. У меня были койка, ежедневное довольствие и хорошее медицинское наблюдение. В Сан-Микеле я узнал, что Родос стал греческим, и теперь я не могу туда вернуться и жить там, если хочу сохранить итальянское гражданство. И там же я впервые встретился с врачами, которые обратили внимание не только на физическое, но и на ментальное мое состояние. Я прошел через ад и вышел оттуда живым, но какие-то следы этого ада, несомненно, должны были остаться в психике. Я прошел несколько тестов, и врачи пришли к выводу, что мне необходима психологическая помощь. Меня направили в Остию, в Дом ветеранов, и сказали, что я останусь там на месяц. Место было красивое, рядом с морем, недалеко от пристани. В основном там проходили лечение раненые военные. Целительный воздух, отдых и помощь психологов должны были помочь нам прийти в себя.
Здесь мне было хорошо. Я правильно питался, находился под постоянным наблюдением врачей, но главное – здесь было море. Конечно, не такое, как на Родосе, и к нему еще предстояло привыкнуть.
По окончании первого срока лечения врачи решили продлить его еще на месяц. Но потом подошло время прощаться. Директор Дома ветеранов вызвал меня для беседы и сказал, что сделал все возможное, чтобы оставить меня и дальше. Хотя я и насмотрелся на такие вещи, которые он и представить себе не мог, я все же оставался пятнадцатилетним подростком. Мне нужна была помощь. Он сказал, что вынужден выписать меня, потому что мое место должны занять другие. И он сам, и повариха приняли мою судьбу близко к сердцу и заверили меня, что я могу вернуться в любой момент и для меня всегда найдется дружеская поддержка и тарелка с едой.
Я поблагодарил его и ответил, что единственное, в чем я сейчас действительно нуждаюсь, – это работа. Директор сразу же взялся за поиски, довольно быстро узнал, что для реконструкции старой казармы нужны рабочие, и рекомендовал меня как каменщика. Теперь я мог заработать себе на кусок хлеба.
С 1945 по 1947 год я оставался в Остии. Я сменил множество работ и жил более чем скромно. Но нехватка денег меня мало беспокоила. Была проблема куда более серьезная: одиночество. У меня никого не осталось.
В Риме я слышал разговоры о квартире в доме № 5 по улице Кондотти, где находился пункт поддержки моих соотечественников. Там некая синьора приютила нескольких из ста двадцати девушек с Родоса, выживших в лагерях смерти. Она сама была из родосских евреев, ей было около пятидесяти, и она велела называть себя мадам Виктория. К моменту депортации она уже переехала в Рим, где вышла замуж за итальянца, который был, разумеется, католиком. Все это, вместе взятое, спасло ее и от депортации с Родоса, и от ареста в Риме.
Узнав о неприкаянных родосских девчонках, она сказала себе, что должна им помочь. Может быть, она чувствовала себя виноватой, что ей так повезло и она избежала ужасов лагерей и продолжала жить в покое и достатке.
Мадам Виктория решила, что такое везение она обязана с кем-то разделить, и поэтому открыла двери своей великолепной квартиры на улице Кондотти для всех девушек, выживших после лагерей смерти и приехавших в Рим. По возможности она находила для них нетрудную работу, чтобы они могли адаптироваться.
Это место показалось мне настоящей территорией мечты, и я туда отправился. Мадам Виктория приняла меня очень любезно, но объяснила, что ее дом предназначен только для девушек. Времена настали другие, и я понял, что мадам Виктория не хотела, чтобы в доме одновременно жили и девушки, и юноши в полном расцвете сил: в этом случае ее жизнь превратилась бы в кошмар. Однако я могу указать ее адрес, как это делают многие родосские юноши, и на этот адрес мне будет приходить почта. Мадам отложит ее в особое место, и я всегда смогу за ней прийти. Кроме этой небольшой любезности, мадам Виктория всегда спрашивала у юношей, есть ли у них где-нибудь родня. Если ответ был положительный, она лично связывалась с родней и просила помощи либо у них, либо у той еврейской общины, к которой они принадлежали. В то время, именно благодаря неравнодушию таких людей, как мадам Виктория, стала укрепляться сеть международной поддержки, которая позволила многим выжившим встать на ноги с помощью многочисленных еврейских общин, разбросанных по миру. В дом № 5 по улице Кондотти прибывали и деньги из американских общин, которые мадам Виктория распределяла среди нас. Она была очень добра, и всякий раз, когда приходили либо письма, либо была возможность получить немного денег, предупреждала нас по телефону.
Явиться в дом № 5 по улице Кондотти было поводом встретиться с девушками, а главное – завести новые знакомства. Именно там я и встретил Пеппо Хассона. Ему было около тридцати, и работал он бухгалтером. Именно он и подал мысль, что мы, родосцы, должны лично разослать в различные еврейские общины наше групповое фото с перечислением имен наших родственников-эмигрантов. У каждого из нас имелся хотя бы один родственник в каком-нибудь уголке земного шара. Мы знали, в какой стране они живут, часто знали, в каком городе, в Лос-Анджелесе, Нью-Йорке или в Сиэтле, но адресов чаще всего не знали. У меня самого сохранились смутные воспоминания о словах мамы, когда она мне, совсем еще маленькому, рассказывала о своих братьях-эмигрантах, которых я даже ни разу не видел. Я с трудом вспомнил их имена и названия городов, куда они уехали, но, конечно, не знал номеров их телефонов и понятия не имел, живы ли они. Связаться с еврейской общиной, к которой они принадлежали, было самым надежным способом получить какие-то известия и в памяти связать с давними событиями конкретные имена и координаты.
Идея Пеппо оказалась в моем случае эффективной. Благодаря ей я нашел родственников с материнской стороны в Штатах и в Конго. Две мои тетки, Мария и Виттория, обитали в Сиэтле, а их брат Ниссим – в Лос-Анджелесе. Самый младший из моих