В пакете было печенье, галеты и еще всякая мелочь, которую можно съесть сразу. В пакет для взрослых клали еще сигареты, а для нас, мальчишек, – шоколад. Немного, но лучше, чем ничего.
Если же нам выдавали пакеты с одеждой, мы сразу же относили их на Кампо деи Фьори. Там обитала женщина, которая занималась скупкой и перепродажей ношеных вещей. Мы отдавали десять наших пакетов Джузеппе Конé, который торговался лучше всех, и он пытался продать все одним махом этой женщине, а она норовила сбросить цену. Смотреть, как они торгуются, было сплошное удовольствие, как в театре. Джузеппе нараспев расхваливал эти жалкие тряпки, словно они были последним писком высокой моды, а женщина мотала головой и грозила ему пальцем. И все это – на фоне фейерверка всяких прибауток на смеси итальянского, римского диалекта и словечек из нашего языка ладино. Однажды Джузеппе уже почти выиграл торг. Дама хотела дать ему тысячу лир, а он хотел выторговать тысячу пятьсот. В пылу торгового поединка Джузеппе решил ввернуть одно из наших словечек на ладино: scaparemos, что означает «по рукам!». Однако то ли ему захотелось произнести это слово на итальянский манер, то ли укоротить его для пущей яркости, но он произнес:
– Ну, синьора, давайте остановимся на полутора тысячах и scoperemo! (То есть «и трахнемся!».)
Дама вытаращила глаза и рявкнула:
– Иди трахай свою девчонку!
Со смеху мы чуть не обделались.
Не помню, договорились мы в результате или нет, но обычно все, что удавалось выторговать, мы делили поровну на десятерых. С этими деньгами самые старшие из нас шли в бордель возле площади Испании. А нас с Альбертико туда не пускали, потому что нам еще и семнадцати не исполнилось.
В то время за вход в бордель брали пятьдесят одну лиру. Мы, малолетки, терпеливо дожидались старших, а потом все вместе шли на станцию «Ворота Сан-Паоло», садились на поезд и ехали домой.
* * *
В Остии проснулась моя сексуальность, я стал заглядываться на девушек и впервые познал, что такое любовь. У меня было несколько незначительных историй, и теперь я не помню даже имен этих девушек. Но все изменилось, когда я познакомился с Джулианой. В нее я влюбился. Она стала моей возлюбленной почти на полгода, и именно с ней пробудились во мне первые чувства. Мы с ней были детьми своей эпохи и получили очень строгое воспитание. Но мы вошли в тот возраст, когда любопытство – дело естественное, хотя наша сексуальность ограничивалась несколькими поцелуями, не более того. Мои друзья это знали и не упускали случая подначить меня. Они твердили, что до восемнадцати лет мне осталось всего ничего, что я уже мужчина и должен понять, что такое идти с женщиной до конца. Они настаивали и так старались затащить меня в бордель, что я наконец сдался и подумал: «Все равно меня не пустят». Мы явились в дом терпимости, причем мои друзья волновались гораздо больше, чем я. А я был уверен, что, увидев мои документы, мне укажут на дверь, а потому не стал тратить время на пустяки и даже не попытался вообразить, что из этого получится. Хозяйка заведения, сидевшая у входа, посмотрела на мои документы, увидела, что я несовершеннолетний, и завернула меня. Но мои чокнутые друзья принялись ее уговаривать:
– Ну, синьора, ну будьте так добры… Разве вы не видите, что он уже настоящий мужчина? Ему совсем немножко не хватает до восемнадцати, это почти соответствует правилам!
Я был уже готов удрать, но они настолько заморочили голову хозяйке своими прибаутками, что она впустила меня, чтобы только они отстали.
И я вошел вместе с Джузеппе и еще одним членом «группы» в зал, то есть в комнату, где клиенты осматривали девушек, чтобы выбрать, с кем пойти в постель. Все девушки были полуобнажены, и их тела просвечивали сквозь покрывала. Однако чувства мои были далеки от сексуального возбуждения. Я очень смутился, а друзья из-за спины подбадривали меня, давали советы, какую девушку выбрать и почему. Я ведь был просто мальчишкой, а все эти женщины казались мне очень опытными.
– Ну что, выбрал?
– Ладно, подождите немножко…
Я уже совсем охладел к этой затее, как вдруг в зал вошла девушка, которая мне понравилась. Она была младше остальных, и мне показалось, что выбрать ее было бы более естественно. Когда мы поднялись в комнату, она заговорила со мной, да так грубо и вульгарно, что ничего, кроме отвращения, я не испытал. В ней не было ни капли обаяния и соблазнительности, она просто хотела быстро сделать свое дело. Потом она разделась и приняла такую убогую позу, что я плюнул на все и вернулся в зал. Ребята умирали от любопытства и налетели на меня с вопросами:
– Ну что? Как все прошло?
– Плохо, – сухо отрезал я. – Лучше бы эти пятьдесят с довеском лир я потратил на булочку.
Опыт оказался очень неудачным. Мало того, во мне зародилось сомнение, которое стало меня мучить.
На обратном пути я только об этом и думал. «А что, если я больной?» Мне стало страшно.
В Остию я вернулся в тревоге. Я должен был понять, что же пошло не так. Встретившись с Джулианой, я решил пойти немного дальше обычного, чтобы выяснить, все ли у меня в порядке. Я очень нервничал, но едва прижал ее к себе, сразу понял, что абсолютно здоров.
Девушки, с которыми мы встречались в Остии, все были местные, и мы обращались с ними очень уважительно. Так нас воспитали на Родосе, и явное тому доказательство – то, что двое из нас женились на этих девушках. Точно так же я относился к Джулиане, ибо в то время девушки дорожили своей девственностью. Я тогда уже познакомился с ее семьей, и мне не хотелось запятнать ее. Я обещал ей жениться, если вернусь в Италию из Конго, но очень быстро понял, что ничего из этого не получится. Через несколько месяцев я написал ей, что нашел серьезную работу и работаю очень много. Поэтому вряд ли смогу скоро вернуться в Италию и жениться на ней. И столь же далекой мне виделась перспектива ее приезда в Конго. В конце письма я приписал, что желаю ей найти хорошего парня и идти дальше своим путем.
В Остии с работой становилось все хуже, а дядя Рубен регулярно присылал письма с приглашением приехать к нему в Конго. Как и все мои родосские друзья, я понимал, что пришло время нам всем уехать из Италии и воссоединиться с нашими родственниками, разбросанными по всему миру.
Я быстро собрал