Читать интересную книгу Развилки истории. Развилки судеб - Григорий Ильич Казакевич

слово — в его устах. „Музыка!“ — так сказал он и засмеялся, и от смеха того задрожала Земля. И Океан — древний, великий. И волна ударила в берег — горою — в гору — и увлекла её за собою. Две горы возвышались над морем — каменная и водяная — ни одной не осталось, лишь рана заполнялась кипящею лавой. Но никто не заметил этого — даже Гея. Все смотрели на титана и ждали. Смерти. Бессмертные. Они знали. Это слово — их смерть. Гибель мира. Разрушитель он был, дитя Скорби и Гнева, и музыка его — музыка смерти. Да, бессмертные знали. В музыке мир возник из Хаоса — в музыке канет туда. Снова. Навеки. Вновь послышался голос титана — громовыми раскатами с неба — без молний, но страшнее, чем молнии Зевса. „Небо, слышишь меня? Земля, слышишь? Я рождён для погибели мира. Гея в скорби родила и муках моё тело, а Гнев дал мне душу. Я Великую Музыку знаю, от которой обрушатся своды — своды неба, и в тело земное погрузятся, и чёрную пылью всё развеется в Хаос бездонный. Мать-Земля! Мои братья — титаны! Вы — согласны ли с гибелью мира? Вы — титаны, что сброшены в Тартар, ты, Земля, что лишилась Хирона, величайшего мудростью мужа? Жить ли миру, объятому злобой, или кануть во прах — говорите! Коль ударю по струнам я лиры — той, чьим остовом Липа Филюра, чьими струнами — жилы титанов, заточённых во Тартаре, станут — зазвучит тогда музыка смерти, всё погибнет — лишь тени умерших, что в Аиде скитаются глухо, будут в Хаосе в вихрях метаться, не имея ни жизни, ни смерти. Ну, решайтесь, титаны, скорее, говорите титаново слово! Коли „да“ — мир расстанется с жизнью, коли „нет“ — тогда я буду думать“.

Он стоял, нависая над миром всей громадой титанова тела — угрожающей, страшной, смертельной — и дрожала Земля, но сказала: „Да“ — хоть голос её прерывался — содрогалося тело земное — но сказала, потом повторила: „Да“ — и в страхе заплакали боги. И к титанам титан обратился, и услышал он голос титанов — „Да“ — сказали титаны, и небо сотряслось в ожидании смерти.

„Нет“ — не голос — тень голоса. Точней — голос тени. Тихий был голос, неслышный — но услышали боги. И Земля. И титаны. И взглянули — в Аид. Мрак, и холод, и тени — кружатся в бессмысленной пляске. А в центре — пятно. Тень. Неподвижная глыба — мрака. Четыре ноги — но голова человечья. Золотилось тело Хирона под лучами Гелия-Солнца — раньше. Теперь глыбой мрака возвышалось оно под землёю — в Аиде — черней, чем Аид. И вновь повторил Хирон: „Нет“. И тогда содрогнулся Олимп, и титан взглянул на богов, и Гея — а так уж забыли они о богах — перед гибелью мира. На коленях стояли боги, и головы их были склонённы, и смотрел в Аид Зевс — на Хирона. И прощенья просил. Так познали боги раскаянье.

Кто слышит голос тени? Никто. Но этот голос услышали все. И склонился титан перед тенью, Разрушитель, он встал на колени и почтил он поклоном Хирона. И сказал он, печально и твёрдо: „Ты прощаешь, но я не прощаю. Мать-Земля не прощает, титаны, Крон великий — и я не прощаю. И за это молю о прощенье — у тебя, добровольно ушедший, у тебя, подаривший бессмертье и сошедший в Аид — но не мстящий — я, сын Гнева, молю о прощенье — я, лишённый прощения дара, пред тобою, мудрейший, склоняюсь — но твою я не выполню просьбу. И за это я буду наказан — сам себя покараю я смертью, и не жду от тебя я прощенья, и умру непрощённый — вовеки“. Так сказал он, и снова над миром он вознёсся громадою тела и простёр свои мощные руки. Треск раздался внезапно и скрежет — заскрипели громадные корни и могучая старая липа стала медленно двигаться с места. И не липа то — Липа Филюра — мать кентавра Хирона. Титана.

Да, так оно было, — старик вытер пот со лба и продолжал. — Камни и комья земли осыпались с корней, и трещало её старое тело, но шагнула она к исполину, и легла у его ног, и гнуться стала её деревянная плоть — силой скорби и гнева — ей, бессмертной, потерявшей бессмертного сына — не нужна больше жизнь — ни своя, ни мира, где властвуют боги — беспощадные боги Крониды. И согнулась она в виде лиры, и громадный схватил её в руки, и поднял её к небу Кронидов — содрогнулось в отчаяньи небо. „Струны! — крикнул титан. — Дайте струны!“ — и услышал из Тартара отклик: „Наши жилы тебе будут струны!“ — заточённые в Тартар титаны, плоть свою раздирая руками, вырывали титановы жилы. Боль терзала тела их, и в муках содрогались громадные мышцы, искажённые ж лица титанов тьма, собой заполнявшая Тартар, милосердно скрывала от мира. Так рождались волшебные струны — в содроганье титановой плоти — струны смерти для гибельной лиры — и кричали титаны от боли, кровь стекала по коже бессмертных, клочья мяса висели на жилах, а из глаз их струилися слёзы — хоть не плакали раньше титаны. А могучий кричал: „Дайте струны!“ — грохотал его голос под небом, и расширилась трещина в Тартар. Не расширилась — страшным усильем, напрягая огромные мышцы, Крон — отец и богов, и титанов — эту трещину в Тартар раздвинул и вскричал: „Ну, скорей же, бросайте!“ — не вскричал — прохрипел — вздулись жилы, что-то хрустнуло в теле титана, и багровою пенистой лавой кровь помчалась из Кронова горла, но держал он, доколе тяжёлый, весь из жил окровавленных свитый, весь усеянный клочьями мяса, шар не бросили в небо титаны — в небо Тартара — в трещину в небе. Шар понёсся, подхваченный вихрем, и взлетел над поверхностью Геи, и распался на жилы — на струны, и легли эти струны на лиру — на могучую Липу Филюру. И тогда Крон обмяк и сомкнулись своды Тартара с треском и гулом — и зажали титановы руки! — и повис Крон над Тартара бездной — в темноте, истекающий кровью».

Старик стоял, и ветер развевал его волосы. Он стоял, вдохновенный и мощный, и голос его разносился под небом — звучный голос, такой, каким до́лжно читать о великом. И слушало Небо,