Вскоре стало очевидно, что судно тонет... В 22.10 три шлюпки с командой были на воде. Четвертую по правому борту на корме уничтожило взрывом. Спуск на воду шлюпок и управление ими были проведены русской командой в абсолютной тишине и по всем правилам морского искусства. Даже среди четырех женщин — членов команды — не было и следа паники.
Когда мы покинули корабль, я заметил, что кормовая часть оказалась почти полностью под водой и была видна пробоина размером около 30 футов в носовой части от киля. Корабль имел дифферент на корму 30°.
...В то время, когда мы гребли к берегу, я и большинство из команды заметили подводную лодку, медленно проходящую между нами и берегом. Я служил на подводных лодках и потому уверен, что она шла под электромоторами. По всей вероятности, она принадлежала к классу «70» или итальянскому классу «Балилла» (Джен).[80] Она не подходила ближе и не входила в связь.
В 22.20 мы высадились на турецкий берег, через четверть часа большинству из нас показалось, что подводная лодка или какое-то другое судно прошло близко от берега.
Уже на берегу обнаружили, что один человек серьезно ранен осколком в бедро, другой получил легкое ранение в ногу, а второй помощник легко ранен в голову. Все ранения были получены на палубе...
Чакстейн, Мунир Эгемен и я решили искать помощи на берегу. Мы отправились в путь, карабкаясь по холмам. Безрезультатно истратив два часа, возвратились. К нашему удивлению четыре русских моряка за это время вошли в контакт с турецким крестьянином, который сообщил о случившемся в бабакалейскую полицию по телефону.
Приблизительно в 03.30, когда большинство команды расположилось в кустарнике, мы услышали выкрики по турецки: «Кто идет?» и в это мгновение в нашу сторону был открыт пулеметный огонь. Так продолжалось около двух часов. Когда находившийся среди нас лоцман-турок Мунир Эгемен вышел из укрытия, его заковали в цепь, бросили на землю и он был избит группой турецких солдат, окруживших нас.
Через какое-то время мы были вызваны один за другим, нам велели поднять руки, насильно обыскали с ног до головы под ружьями, направленными прямо в грудь. Все, что было у нас при себе, отобрали...
Приблизительно в 10.00 прибыл турецкий офицер Таман Шукрю Кайя и сделал подробный опрос. Позднее подошли катера с таможенными чиновниками. Нас снова обыскали...
Женщин и багаж отправили лодкой в Бабакале, все остальные под конвоем по тяжелой каменистой дороге, вдоль берега, пошли туда же. Здесь мы были помещены в маленькую комнату и оставлены как предмет любопытства для столпившихся солдат и бездельников.
В Бабакале я узнал, что накануне днем у мыса Баба была обнаружена подводная лодка. Нам стало также известно, что Лнбаши, возглавлявший команду, которая окружила нас, имел инструкцию от своего начальства открывать огонь по всякому, кто будет выходить на берег, или по любой приближающейся лодке. Он заявил: «Вам повезло, что мы не видели приближения ваших лодок».
После того, как мы провели при ужасных обстоятельствах день и ночь в Бабакале, нас посадили на пароход «Мерсин», и мы отплыли в Чанаккале в полдень 21 декабря. В Чанаке я усердно пытался войти в контакт с консулом, чтобы остановить танкер «Сахалин», направлявшийся в море, но мне в этом было отказано. Однако я сумел передать записку, которая, конечно, не содержала никакой важной информации. В Стамбул прибыли утром 23 декабря.
Не могу не отметить храбрость, дисциплину и высокое моральное состояние русской команды «В. Аванесова», взаимную симпатию и товарищество между ними.
В. А. Роджерс, капитан-лейтенант Королевского военно-морского резерва».[81]
На «Сахалине» в первые дни не знали, что случилось с «В. Аванесовым». Заканчивали последние работы по камуфлированию, подкрашивали зашитые фанерой места, укрепляли брезент над «палубным грузом».
Распоряжался всем этим, как всегда, боцман:
— Чтобы везде был полный порядок, чтобы никто наш танкер не принял за танкер.
— Не волнуйтесь, Дмитрий Осипович, наведем полную тень на плетень, — с улыбкой уверял Акулов.
Наконец, к ночи 22 декабря все было готово, а утром 23-го «Сахалин» поднял якорь и лег курсом на Стамбул, чтобы ввести в заблуждение местные турецкие власти. Около Принцевых островов развернулись и двинулись обратным курсом — к Дарданеллам. Шли малым ходом, чтобы к проливу подойти в сумерки. Маневр удался. В девять вечера вызвали лоцмана, который должен был провести танкер через Дарданеллы. Но войти в пролив «Сахалину» тогда не пришлось: лоцман передал Придо Адовичу письмо от английского консула в Чанаккале с предписанием вернуться в Эрекли и ждать дальнейших распоряжений. Из этого же письма узнали на «Сахалине» об участи «В. Аванесова». Единственным, что как-то облегчило эту печальную весть, было сообщение, что никто из команды потопленного танкера не погиб.
Капитан Померанц в своем дневнике тогда записал:
«Жаль «Аванесова». Но это нам урок. Будем больше полагаться на себя».
Когда Придо Адович писал эти строки, он еще не знал, что экипаж торпедированного судна прибыл в Стамбул, что многие изъявили желание пополнить команду «Туапсе» и идти с ней. Пережитое не поколебало волю советских моряков. Они готовы были снова идти на прорыв сквозь огонь и новые испытания.
Работа нашлась всем аванесовцам. Старший механик В. И. Щуров с группой мотористов влились в команду танкера «Туапсе» и вторично пошли на прорыв блокады. Ответственное задание получили другие шестнадцать человек из экипажа «В. Аванесова». Они отправились в порт Синоп, чтобы принять ранее интернированный турецкими властями советский буксир «Красный Водолей» и доставить его в Батуми. Капитаном буксира был назначен известный уже читателю И. А. Боев, сопровождавший как капитан-наставник ледокол «А. Микоян» до Порт-Саида, а помполитом — Г. И. Волощенко, занимавший эту должность на танкере «В. Аванесов».
Не менее важное поручение выпало и на долю капитана потопленного танкера Б. П. Осташевского. Ему вместе с капитаном В. С. Беляевым поручили вести в черноморские порты теплоход «Сванетия». С началом войны это судно — самое быстроходное на Черном море (оно развивало скорость до 16—17 узлов) — было задержано турками в Стамбуле и стало пристанищем для работников советского посольства в Берлине, которых в июле 1941 года вывезли сюда через Болгарию. Они жили на «Сванетии» до тех пор, пока в Стамбул на пароходе «Бессарабия» не были доставлены эвакуированные из Москвы немецкие дипломаты. Произошел обмен. Советских граждан переправили на материковую часть Турции, откуда по железной дороге они добрались до нашей границы, а «Сванетия» осталась