Читать интересную книгу Позади вас – море - Сьюзан Муадди Даррадж

вскрикнула, услышав донесшийся с кровати странный звук. – Хабибти, что с тобой?

Хиба и сама не сразу поняла, что смеется.

* * *

– Они хотят приехать с тобой повидаться. На Ид аль-Миляд[33].

Ситс обожала Рождество. Сразу после Дня благодарения начинала украшать дом вышитыми скатертями и салфетками.

– Я не хочу их видеть.

Двор, где они сидели, весь припорошило снегом, даже ветки яблони серебрились. Сидо надежно ее привязал, и она так и не упала. А теперь, вся в снегу, мерцала, как ангел. Если нарядить, получится лучше елки.

– Нужно, – возразила ситс.

На коленях она держала две плошки с чечевицей. Потом поставила их на стол – одну перед собой, другую перед Хибой – и начала внимательно перебирать зернышки.

– Смотри, чтоб камешков или грязи не осталось.

Хиба пыталась повторить ее движения, следя глазами за бабушкиными пальцами, которые ловко и изящно погружались в чечевицу.

– Откуда там вообще камешки? – Она неохотно закатала рукава и тоже опустила руки в миску.

Попробовала делать так же, как ситс, – сначала выгребать зерна в переднюю часть плошки, затем перебирать и отодвигать назад чистые.

– Уж как-то попадают. А мне перед готовкой нужно убедиться, что их не осталось.

– Мама никогда не готовит аддас.

Ситс фыркнула, глотнула кофе и вернулась к работе.

– Еда – это любовь. Готовя, ты насыщаешь еду своей любовью, – провозгласила она так торжественно, словно Библию цитировала. – Мы пережили три войны. И чечевица не дала нам умереть с голоду. Мы с сидо ее любим, она напоминает нам о старых временах.

– А почему тебе нравится вспоминать те времена? Раз тогда все было так плохо?

– Ужасно, – кивнула ситс. – Но вспомнить приятно. Смотришь на свою нынешнюю жизнь и благодарно произносишь «альхамдулилля»[34].

Хиба перебирала чечевицу, глядя, как ловко ситс орудует пальцами в алюминиевой миске, отделяя камешки, которые могут тебя поранить, от зерен, которые могут тебя спасти.

Бусы-антистресс

Самира Авада

Меньше чем через двенадцать часов Самире должно было стукнуть сорок. Ее новая ассистентка Мейсун уже отпустила в офисе пару шуточек на этот счет – «Прощай, молодость!» и «Интересно, каково там, по ту сторону?». Но Самиру они не задели, ведь на самом деле ее жизнь закончилась еще десять лет назад, незадолго до тридцатилетия. Именно тогда жуткий перелом разделил ее кость на две зубчатые половины – до и после, в хорошие дни боль от этого разлома даже не сильно ее беспокоила.

Конечно, переломы срастаются, но даже сейчас то место, где вновь наросла костная ткань, болезненно пульсировало.

Сейчас она стояла возле балтиморского дома своей сестры и смотрела, как работники натягивают во дворе тент. Вечеринку, конечно, готовили не в ее честь. Она приехала пораньше, чтобы помочь все организовать, и уже здесь обнаружила, что бабá вновь норовит отправиться бродяжничать. К тому моменту, как прибыл грузовик с оборудованием, Самира поняла, что с отца лучше не спускать глаз. Вот почему она торчала во дворе и наблюдала, как над газоном медленно вырастает похожий на серебристый скелет металлический каркас тента. И как только не сломается, гадала Самира. Рама клонилась из стороны в сторону, едва не складывалась пополам, но оставалась на удивление крепкой в своей хрупкой обнаженности. А через пару минут рабочие в красной униформе спасли ее честь, закутав изящные формы в белые холсты. Бабá тоже изумленно и заинтересованно наблюдал за процессом со стороны. Глядя на то, как мужчины, словно невесту, обряжают раму в белое, Самира не впервые задалась вопросом, почему в ее честь никогда не устраивали вечеринок.

Ее шурин Мунир поставил на газон холодильник с пивом.

– Что, сорокет завтра стукнет? Ничего не поделаешь, однажды это со всеми случается.

Самира не собиралась признаваться – ни ему, ни кому-либо другому, – что в определенные моменты сомневалась, доживет ли до этой даты. Особенно в дождливые дни, когда рука болела, словно перелом был совсем свежим.

– Здорово вы придумали с тентом. Тем более, гостей будет много.

Навес занял бóльшую часть двора, только на задах Мунир оставил место, чтобы жарить ягненка. Следить за мясом наняли сына соседей. Сейчас он развалился возле огня и лениво потягивал пиво, хотя на вид ему было не больше пятнадцати. Свободной рукой парень крутил вертел. Нанизанный на него обезглавленный ягненок вращался над тлеющим огнем, как жертвенный агнец.

Бабá, видимо, уже надоело наблюдать за установкой тента, теперь он спокойно стоял возле ягненка и не сводил глаз с поджаривающейся туши. Руки он сложил за спиной и перебирал пальцами бусины мисбахи[35]. Это были самые старые его четки, бабá берег их как зеницу ока, ведь их собственными руками вырезал из оливковых косточек его отец.

Самира подошла к нему, и он спросил, словно продолжая давно начатый разговор:

– Напомни, почему мы здесь?

Она в очередной раз объяснила, что у ее племянниц, близняшек Сары и Дуньи, сегодня состоялось первое причастие.

Бабá так пристально смотрел из-под пушистых седых бровей на пламя, что Самира заволновалась. Мать, как обычно, привезла его сюда и бросила, пошла в дом готовиться к празднеству – видно, дождаться не могла, когда уже станет вдовой.

– Бабá, – окликнула она отца. – Не подходи близко к огню.

– Кстати, Самира, чтоб ты знала, они не приедут, – дружески сообщил ей Мунир.

Она не ответила, и он совсем уж по-дурацки добавил:

– Ты же поняла, о ком я? Они уехали в отпуск на неделю.

Самира снова никак не отреагировала, тогда он пожал плечами и пошел проверять, работает ли музыка.

Близняшки расставляли на опоясывающих двор раскладных столах бутылки с газировкой и пластиковые стаканчики. У Мунира и Рубы было шестеро детей, близняшки стали двойным сюрпризом. Такой мабрук[36], а у Самиры, когда она поздравляла сестру, щемило сердце и язык от зависти саднил и едва ворочался во рту.

«Отпразднуешь сегодня вместе с девочками», – одернула она себя. Улыбнулась близняшкам, оглянулась на бабá, удостоверилась, что с ним все в порядке, и наклонилась насыпать в стакан льда из автомата.

– Посторонитесь, мисс!

Позади нее стоял крупный высокий лысый мужчина. Каждой рукой он удерживал вязанку из четырех складных стульев.

– Мисс, позвольте пройти! Извините, они тяжелые.

Она отпрянула, радуясь этому «мисс». Ведь завтра она проснется, уже разменяв пятый десяток.

Мужчина положил стулья и улыбнулся ей. Лоб его блестел от пота. Голубые глаза казались еще ярче на загорелом лице.

– Думал, еще секунда, и я их уроню.

– Извините.

– Нет-нет, это вы извините. Мы что-то задержались с доставкой. Уже ведь скоро