разошлись по домам, молясь за тех, кто рисковал там, в вышине черного неба, защищая нас здесь, на земле. Смотря на свои исцарапанные, измазанные сажей руки, поскольку мы с девчонками тогда сразу же приняли участие в ликвидации пожара одного из близлежащих домов, я поняла, что просто так прятаться в убежище в городе и ничего не делать, просто нельзя. Придя домой и наспех смыв с себя копоть, я зашла в комнату к девчонкам и сказала:
– Девочки, я ведь медсестра. Это ужасно, что я в то время, когда нашим ребятам там, на фронте, так нужна помощь, а я скачу на театральной сцене. Ну кому оно нужно сейчас это все, когда там гибнут тысячи. Я хочу пойти на фронт.
– Ну начинается, – сразу же заревела Света. – Ну какой фронт, какая медсестра! Ты и в мирное время в обморок там падала, ты же сама рассказывала. А сейчас ты хоть представляешь себе, что там будет?
– Не представляю. Но я теперь другая. Я знаю, что выдержу все. Я должна помогать, иначе вот это все, – махнула я рукой в сторону дома, где мы гасили час назад пожар, – бессмысленно. Бабушка говорила, что Игоря сразу забрали на фронт тогда, как только война началась. И девчонок всех. А я что получается? Отсиживаться в столице буду?
– Сонь, Игорь ведь хирург, куда без него там сейчас, – спокойно сказала Лена. – И я не думаю, что мы здесь, на сцене прям занимаемся никому не нужным делом. Каждый свой вклад делает в это нелегкое время. У нас он такой.
– Нет, девчонки. Сегодня после репетиции скажу Льву Давидовичу, что ухожу, – сказала устало я.
– Ну так и мы с тобой тогда, – поглядев на Свету, которая утвердительно кивнула в ответ, сказала Лена. – Санитарками пойдем на фронт.
Я неодобрительно покачала головой, но зная нрав моих подружек, промолчала, поскольку знала, что если они примут такое решение, то отговаривать их будет бессмысленно, как, впрочем, и меня.
Через час мы зашли в кабинет Элеоноры Игоревны с намерением уволиться из театра, с целью заняться, как нам казалось, более нужным делом.
– А вот и они, – улыбнулась пожилая женщина, обратившись к Льву Давидовичу, который тоже в тот момент находился у нее в кабинете. – Проходите, о вас как раз только что говорили.
Когда мы сели на стоящие у стены вычурные деревянные стулья, Элеонора Игоревна сказал:
– Мы набираем группу в фронтовой театр, девочки. Участие добровольное, поскольку мы все понимаем, что условия сами понимаете какие. Но мы очень надеемся, что вы согласитесь. Остальные уже дали согласие свое, их уже разобрали по бригадам, которые организовываются. Осталось узнать только у вас.
Мы с девчонками переглянулись, и в комнате повисло молчание, которое спустя пару минут решила нарушить я:
– Элеонора Игоревна. Ну какой театр на фронте? Неужели нашим солдатам там, среди всего того кошмара, крови и смертей есть дело до искусства?
Женщина тепло посмотрела на меня поверх своих очков и подперев голову ладонями сказала:
– Есть девочки, до искусства всегда есть дело всем и везде. Более вам скажу. Кто, как не мы, в это нелегкое время будет доносить до наших солдат, борющихся за нашу с вами жизнь, частичку этой самой жизни, гражданской, простой, мирной, свободной от всего того ужаса, которым пропитана сейчас их непростая жизнь. Кто, как не мы, приложит усилие в том, чтобы поднять моральный дух и единство русского народа там, на проклятой войне? Мы должны поддержать наших солдат, вселить в них веру в то великое дело, которое они совершают, борясь против захватчиков, донести до них то, как все те, кого они защищают, преклоняют колени перед их великим подвигом, подвигом солдата. Нет, искусство не должно стоять в стороне, поэтому и было решено использовать нас в такого рода борьбе против фашистской Германии. Ну так что, девочки, вы с нами? – строго спросила эта умудренная жизнью женщина, свято верящая в силу искусства.
– Конечно с вами, – в один голос воскликнули мы.
– Ну и молодцы! Настоящие солдатки! – проговорил Лев Давидович. – Я под своим началом организовываю небольшую бригаду из шести человек. С нами поедут еще Леша Косыгин, музыкант наш и Катя Чижова, балерина. Бригада небольшая, но тем оно и лучше. Я специально самых послушных себе выбирал, ну и без богини своей куда ж я, – засмеялся он, окинув взглядом сразу заулыбавшуюся Ленку.
– Вам один день на сборы. Взять только самое необходимое, расцеловать своих родных и в путь. Нас сначала на самолете доставят в город, а там уже грузовик дадут. Будем ездить по разным частям, ставить небольшие номера. В общем песни, пляски, как всегда. И никаких слез там, только улыбки и позитивный взгляд на жизнь. Нашим парням ох как это сейчас надобно. Ясно? – наигранно строго проговорил Лев Давидович.
– Ясно, – улыбнулась я. – Будут вам песни, пляски и улыбки. Главное, чтоб толк от всего этого был, – все еще не верящая в слова Элеонора Игоревны о том, что искусство могло чем-то помочь тем, кто был на передовой.
– А теперь по домам. Завтра с вещами жду вас здесь, – сказал Лев Давидович и махнул рукой в сторону двери, давая понять, что нам можно удалиться.
– Ну вот видишь, Соня, ты как чувствовала, что на фронт скоро и мы пойдем. Правда не в таком качестве, как ты хотела, но тем не менее, – проговорила спокойно Лена в тот момент, когда мы пешком шли от театра домой.
– Я правда не представляю себе, как это все будет выглядеть. Ну представьте себе, девочки, лежит парень, раненый, ноги нет у него, а мы перед ним в госпитале ля-ля-ля, – пожала плечами я. – Надо ему в такой момент наше ля-ля-ля?
– Не знаю, Сонь, я лично думаю, что Элеонора права. Парни не должны забывать о том, за что они воюют – за мирную жизнь, когда вот у таких же молоденьких девчонок будущих поколений будет возможность спеть это, как ты говоришь, ля-ля-ля, под мирным небом. Любовь, сказка, спокойствие, простые, житейские переживания, надо это все донести до них, надо, – поддержала подругу Света.
– Ладно, будь по-вашему, – усмехнулась я, обняв девчонок за плечи. – Главное, что мы вместе, а там будь что будет. Театр так театр.
В квартире на кухне нас уже ждал Егор, которого моя бабушка кормила ее фирменным овощным супом. Мужчина был уставшим, с красными от бессонной ночи глазами. Увидев его Ленка сразу же кинулась ему на шею и заревела.
– Уберег, господи, уберег, – говорила она, целуя его.
Хоть все и