бросал в урну член другой ячейки, через девяносто секунд его доставал другой человек – из его ячейки, из ячейки женщины, из ячейки лидера.
Заднее стекло было чистым, но студент продолжал тереть. Красный «Мондео», черный «Мерседес», черный «Фольксваген Гольф». Девушка в спортивном костюме и крупная женщина в деловом.
Студент нащупал цветок наперстянки. Он не знал, сколько времени пройдет, прежде чем яд подействует, но решил, что если он проглотит его, когда женщина совершит закладку, ему хватит времени вернуться в дом. Вероятные симптомы: тошнота, потливость, судороги и учащенное сердцебиение. Он надеялся, что цветок достаточно маленький.
Это был курьер. Двадцать с чем-то, среднего роста, среднего телосложения, белый. Ничем не примечательный. Коричневая кепка, коричневый плащ. Он замешкался, проходя мимо урны, а затем, как будто вдруг вспомнил, извлек из внутреннего кармана коричневый конверт и выбросил его. Затем осушил банку с газировкой и уронил ее сверху.
Студент постучал по крыше машины. Дверь открылась, и женщина вышла, встав к студенту спиной. С бешено колотящимся сердцем он достал наперстянку. Их с женщиной разделяли десять метров. Рука поднесена ко рту. От цветка ничем особенным не пахло. Два метра. Во вкусе тоже ничего особенного, но лепестки прилипали к небу. Глоток воды, и они ушли. Он произнес беззвучную мантру и снова уселся в машину.
Женщина села, держа в руках запачканный конверт. Он взглянул на него: не считая следов соуса и влажных пятен, на нем не было никаких надписей, вообще никаких. Часы на приборной панели показывали 10:40. Они будут дома к 11:30, если он еще в состоянии вести машину.
Раньше он никогда не болел, но сейчас прислушивался к себе в ожидании, как он считал, неизбежного. Женщина это заметила и постучала по конверту:
– Лидер хочет получить это послание как можно скорее. Так что поторапливайся.
Он чувствовал себя прекрасно.
31
Студент и женщина вернулись в 11:35. Она вышла первой, а он еще взглянул на себя в зеркало. Он все испортил. Съел слишком мало растения? Не то растение? Выйдя из машины, он направился к номеру двадцать шесть, держась на несколько шагов позади женщины. Он потерпел неудачу.
Боксер-стрит была узкой, обшарпанной и ничем не примечательной. Таунхаусы были построены в 1930-х – достаточно далеко от центра Ковентри, чтобы избежать немецкой атаки в 1940-м, но достаточно близко к университету, чтобы с 1968-го их заселили студенты. Около большинства дверей было несколько звонков. Велосипеды, переполненные мусорные баки, разбитый тротуар, запах гниющих овощей, громкая музыка. Две женщины в джинсовых шортах и топах от купальников курили самокрутки на пороге дома, между ними стояла переполненная пепельница. На пришедших они даже не посмотрели.
Лидер ждал их в прихожей. Рубашка цвета хаки, мешковатые черные хлопковые брюки. Он протянул обе руки, будто в мольбе, – женщина вложила в них конверт. Он казался довольным.
– Сегодня хороший день, – сказал он, а затем повернулся и пошел на кухню.
Студент и женщина устроились в гостиной. Она заняла двухместный диван, он прислонился к дверному косяку. Он чувствовал себя достаточно хорошо.
После нескольких минут молчания в комнату вошел лидер, а за ним потный мужчина, голова которого была перевязана. Лидер стоял у пустых книжных полок с листом линованной бумаги в руке, студент смог разглядеть пять напечатанных строк, в каждой из которых по двенадцать или пятнадцать слов – на этот раз сообщение было длинным. Лидер подождал, пока потный мужчина сядет на диван, а затем улыбнулся.
– Сегодня хороший день, завтра – еще лучше.
«Завтра? – подумал студент. – Почему завтра?»
Все еще никаких симптомов.
Лидер взмахнул листком.
– Мы начнем революцию. Больше нельзя откладывать, и поддерживающие нас граждане из лондонской ячейки предложили нам следующую цель. Мы нанесем удар по банкирам, священникам и евреям из класса угнетателей. Другие левые, выступающие на стороне бюрократов и поддерживающие сохранение статус-кво, будут посрамлены. Они ничему не научились. Спорить с нами бессмысленно. Вести переговоры бессмысленно. Они будут опозорены.
Студент слышал все это раньше, но сейчас речь лидера была более настойчивой, более отчаянной.
– Когда вы вышли на марш против войны, она прекратилась? Нет. Ничто ее не остановило. Когда вы голосовали – выборы за выборами – что-то изменилось? Хоть что-нибудь? Нет, ничего не изменилось. Пришло время нам принести свободу. – Он достал нож с деревянной ручкой, указывая им на слушателей. – С кем справедливый человек не вступит в сговор во имя справедливости? Какого подлого поступка вы бы не совершили? Если бы вы могли изменить мир, вы бы пошли и сделали это? Погрузись в грязь. Обними палача. Измени мир.
Студента прошиб пот: сначала он выступил на лбу, затем потек по рукам и ногам и, в конце концов, по всему телу. Его сердце замедлилось. Его взгляд потерял фокус. Когда лидер стал сворачивать листок, студент соскользнул спиной по стене.
«Ну вот и все», – подумал он.
К горлу подкатила тошнота. Он встал на четвереньки, он знал, что сейчас произойдет. Его внутренности превратились в воду. Его тело выделяло яд. Последнее, что он услышал перед тем, как потерять сознание, были крики лидера и щелчки счетчика Гейгера.
32
Студент то сосредотачивался, то терял концентрацию. Он знал, что едет куда-то в машине скорой помощи. Его живот все еще горел, одежда промокла. Фары светили ярко, каждая выбоина и лежачий полицейский вызывали спазмы боли в теле. Его постоянно рвало, а осторожные руки в латексных перчатках вытирали лицо. Два голоса, мужской и женский, только смысл фраз непонятен. Ему показалось, что он уловил, как сквозь туман сирены и шума двигателя время от времени повторяли его имя.
Грохот дверей, новые громкие голоса. Он зажмурился. Его пристегнули, тряхнули и повезли. Он нашел ручку, за которую можно было ухватиться. Каждый толчок, каждый поворот отдавались пульсацией в голове и новыми позывами в желудке. Свет приобрел тени, крики обрели эхо. Кислотный ожог в горле и носу не заглушил знакомый сладкий запах дезинфицирующего средства, заполнивший его легкие. Он попал в больницу. Он был слабее, чем когда-либо в жизни. Ему было хуже, чем он мог себе представить. Надо рассказать, почему он здесь, но не раньше, чем он окажется в безопасности. Он попытался открыть глаза и составить слова, но ни то ни другое не вышло. Его веки были слишком тяжелыми, а губы слиплись.
Лидер сказал, что все начнется завтра. Становилось темнее.
Шум в комнате стал громче и превратился в глубокий пульсирующий звук, который бился в его голове и