участок или школа. Сине-зеленый рекламный щит перед входом предлагал номера с интернетом за 49,95 фунта.
В комнатушку, доставшуюся Фэйми и Софи, каким-то образом умудрились впихнуть две кровати. Бежево-кремовый ковер, бежево-кремовые стены, бежево-кремовые шторы. Телевизор, прикрученный к стене, пластиковый поднос с чайником, чашками, пакетиками чая и печеньем. Фэйми выбрала кровать у двери, Софи заняла кровать у окна. Из окна первого этажа открывался вид на ряд мусорных баков и почти пустую парковку. Все выходные они провели затаившись, пили чай и ели печенье. Телевизор был включен фоном, заглушая бесконечные, зацикленные разговоры о Сете, Амале, Мэри и фотографиях.
Утро понедельника началось рано – вместе с приехавшим мусоровозом, – так что к шести утра они обе уже приняли душ и оделись.
Фэйми предложила Софи отправить на работу письмо и отпроситься: девушка написала, что «обратилась за помощью к психологу» и попросила об отпуске по семейным обстоятельствам.
– Сколько времени до завтрака? – спросила Софи.
– Еще час, а пока будем есть печенье. – Фэйми дотянулась до подноса и передала девушке упаковку с печеньем. – Итак, вот они мы: две журналистки – одна в отставке, вторая беременна, и обе в бегах. Сидим в этом гламурном отеле и едим классический завтрак похмельного путешественника. Я не могу вернуться домой, потому что меня преследуют репортеры. Ты ушла из дома, чтобы избежать преследования репортеров. Мы обе – жертвы мудака бабника, который теперь еще и мертв. Кроме этого, он отец твоего ребенка.
– Если я решу его оставить, – вставила Софи.
– Да, если решишь. Ты несколько раз встречалась с братом-террористом этого ублюдка, но не сообщила об этом полиции. И ни одна из нас не сообщила полиции о его ноутбуке, на котором есть фотографии, компрометирующие нас обоих.
– И Мэри.
– И бедную Мэри. И других женщин.
– Которые мы можем удалить, даже если они считаются уликами.
– Ага. Не считая этого, все хорошо.
Фэйми доела печенье
– А еще номер «Телеграф», – напомнила Софи.
– Точно. Мы ждем сообщения от чудака, который оставляет мне сообщения. Либо на лобовом стекле моей машины, либо в почте. Или, может быть, в чертовой газете. – Фэйми вздохнула. – Теперь все?
– Теперь все, – кивнула Софи. – Пойдем купим газету?
Они дошли до круглосуточного супермаркета, купили газету и устроились в кафе с грязными ложками, заказав завтрак. Два переносных вентилятора уже вовсю работали, обдувая горячим воздухом, мелкими частицами сажи и дымом от сковородок первых клиентов. Фэйми и Софи сели за столик, в центре которого стояли большие пластиковые бутылки с кетчупом и горчицей. Ноутбук Сета Хуссейна лежал в сумке на третьем стуле. Из маленького радио громко играла музыка. Все клиенты – мужчины: двое читали газеты, трое других смотрели на экраны своих телефонов. Никто из них не поднимал головы.
За едой и кофе они открыли раздел объявлений. Не было сомнений, какое из них предназначалось для Фэйми – единственное написанное заглавными буквами. Фэйми вздрогнула, прочитав его.
ФРИКИ – РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ,
А РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ – ФРИКИ
Она показала объявление Софи, которая прочитала его вслух.
– Видимо, тоже цитата. – Она взяла телефон и забила фразу в поиск. – Вот. – Софи показала Фэйми экран. Крупные зеленые буквы: «Декларация войны. Коммюнике номер один. Синоптики».
– Снова они, – сказала Фэйми.
Она взяла телефон Софи. Документ датирован 1971 годом. Тридцать четыре строки, слова и строки напечатаны с двойным интервалом. Три из них выделены курсивом. Строка про фриков выделена отдельно. «Десятки тысяч людей убедились, что протесты и марши не работают», – еще одна строка. И последняя: «В течение четырнадцати дней мы совершим атаку на символ американской несправедливости».
– К чему все это? – спросила Софи.
Фэйми пожала плечами:
– Они были радикалами и хиппи в семидесятые годы – кто же их знает. Но вот что важно: человек, с которым я общаюсь, он словно тоже из семидесятых – как будто электронную почту и смс еще не изобрели. Так что либо это все чушь собачья и цирк в духе семидесятых, либо есть какая-то еще история, о которой никто пока не сообщил.
– Кому ты рассказывала об этих сообщениях?
– Сэм и Томми были со мной на похоронах Мэри, так что они видели первую записку. Они вообще всю историю знают. А еще я рассказала Эндрю Льюису и полиции. Но что толку?
Софи сходила долить кофе, и на этот раз ее заметили: крупный мужчина в растянутой белой футболке оторвался от газеты, проследив за девушкой взглядом до стойки и обратно. Но когда он заметил, что Фэйми смотрит на него, снова вернулся к чтению.
– Что? – спросила Софи.
– Ничего, – сказал Фэйми. – Вероятно, еще один мудак.
Сделав глоток, Софи поморщилась.
– Кофе дерьмовый, но бодрит. – Она хлопнула ладонью по газете. – Так что же за другая история, о которой пока никто не рассказал?
– В том-то и дело, что я не знаю. Но точно так же, как генералы всегда готовятся к прошлой войне, а не к новой, так и журналисты часто пишут старую историю, а не новую. Когда в 95-м в Оклахоме взорвалась бомба, все считали, что виноваты иностранцы. Новостные телеканалы пестрели рассказами о следователях, которые разыскивали мужчин восточной внешности, которые были у здания незадолго до взрыва. Но это был террорист «из своих». Белый американский парень. И в истории с нападениями на нас мы ищем следы исламистов, русских или каких-то банд – и может быть, это правильно, – но наш фрик, наш революционер, намекает нам на другое.
– Например, на что? Что они собираются атаковать символ американской несправедливости? Что они объявили войну? – В ее голосе слышался скепсис.
– Вроде того. Почему нет? Объявление войны может принимать любые формы. Мы живем в безумном мире. Почему бы ему не стать еще безумнее?
28
06:34
Студент лежал на кровати лицом к стене. Через щель в шторах в комнату проникало достаточно солнечного света. Он был спокоен, но, как обычно, не спал. Если бы у него была с собой фотография его сестер-близняшек, он бы повесил ее на стену прямо перед глазами – прямо там, где осыпался кусок штукатурки. Он задумался, не принести ли фотографию из машины, но отбросил эту мысль как безрассудную. Меньше всего ему хотелось напоминать лидеру о своем самом уязвимом месте.
Ради них он был готов на все. Это были единственные простые и понятные отношения в его жизни, и он наслаждался каждым их мгновением. Сестры всегда были рады его видеть, всегда хотели поговорить, всегда хотели с ним поиграть. Он, конечно, подозревал, что со временем ситуация