Читать интересную книгу Памяти Каталонии. Эссе (сборник) - Джордж Оруэлл

На углу улицы, где днем раньше я видел стреляющих анархистов, теперь высилась баррикада. Стоявший за ней мужчина (я шел по другой стороне улицы) крикнул, чтоб я был осторожнее. Засевшие на церковной колокольне жандармы стреляли без разбора по каждому прохожему. Немного выждав, я пробежал открытое место, но пуля все-таки пролетела в опасной близости. Находясь все еще на противоположной стороне улицы, я почти подошел к штабу ПОУМ, когда мне опять крикнули что-то предупреждающее стоявшие в дверях бойцы из ударного батальона. Тогда я их не расслышал. Между мной и штабом росли деревья и стоял газетный киоск (на улицах такого типа посредине проходит широкая аллея), и я не понимал, на что они указывают. Войдя в «Континенталь» и убедившись, что все в порядке, я умылся и направился в штаб ПОУМ (он был всего в ста метрах от гостиницы) за дальнейшими указаниями. К этому времени доносившиеся со всех сторон выстрелы и пулеметный огонь сливались в такой грохот, что казалось, идет настоящий бой. Только я нашел Коппа, чтобы узнать, как нам действовать дальше, как внизу один за другим раздались оглушительные взрывы. Грохот был настолько силен, что я не сомневался: по нам палят из пушек. Но оказалось, это рвались ручные гранаты: когда они бьют по камню, шум удваивается.

Копп глянул в окно, заложил за спину стек и сказал: «Пойдем посмотрим». По лестнице он спускался в своей обычной непринужденной манере. Я шел следом. В дверях стояли бойцы из ударного батальона, они скатывали гранаты по наклонному тротуару, словно играя в кегли. Гранаты взрывались метрах в двадцати, каждая – как сокрушительный удар грома, к которому присоединялась ружейная пальба. Посреди улицы из-за газетного киоска торчала, как кокос на ярмарке, голова американского ополченца, которого я хорошо знал. Только позднее я понял, что случилось. В соседнем со штабом ПОУМ здании была гостиница, и на ее первом этаже кафе под названием «Мокка». За день до начала боев в кафе пришли двадцать или тридцать вооруженных жандармов, и когда началась перестрелка, они неожиданно захватили здание и забаррикадировались в нем. Возможно, они получили приказ это сделать, чтобы потом использовать кафе для атаки на штаб ПОУМ. Рано утром они предприняли попытку выйти наружу, снова началась перестрелка, бойца из ударного батальона тяжело ранили, а одного жандарма убили. Так называемая гражданская гвардия опять укрылась в кафе, но когда жандармы увидели шедшего по улице американца, то открыли по нему огонь, хотя он был безоружен. Американец спрятался за киоском, а бойцы из ударного батальона пытались гранатами удерживать жандармов внутри кафе.

Копп с одного взгляда оценил ситуацию, протиснулся вперед и удержал от дальнейших действий рыжего немца, который как раз собирался вытащить зубами чеку гранаты. Он крикнул, чтобы все отошли от двери, и на нескольких языках потребовал избежать кровопролития. Затем ступил на тротуар и на глазах жандармов нарочито вынул пистолет и положил на землю. Два испанских офицера последовали его примеру, а потом все трое медленно направились к дверям, за которыми толпились жандармы. Такое я не сделал бы и за двадцать фунтов. Безоружные, они шли навстречу к до смерти перепуганным людям, державшим в руках заряженные винтовки. Из кафе на переговоры вышел полумертвый от страха жандарм в рубашке с засученными рукавами. Он, возбужденно размахивая руками, указывал на две не разорвавшиеся гранаты, лежащие на тротуаре. Копп вернулся и сказал, что будет лучше избавиться от этих гранат, угрожающих всем прохожим. Один боец выстрелил в гранату и взорвал ее, потом выстрелил во вторую, но промахнулся. Я попросил у него винтовку, встал на колено и выстрелил по второй гранате. Увы, не хочется признаваться, но я тоже промазал.

То был мой единственный выстрел за время беспорядков. Тротуар густо покрывали осколки от разбитой вывески кафе «Мокка» и двух припаркованных рядом автомобилей. Представительская машина Коппа была вся изрешечена пулями, а ветровое стекло вдребезги разбито.

Мы с Коппом поднялись наверх, и он прояснил ситуацию. В случае атаки нам предписывалось защищать здания ПОУМ, но руководители партии прислали распоряжение не открывать огонь без крайней необходимости, а стараться держать оборону. Напротив нас располагался кинотеатр «Полиорама», над ним музей, а еще выше выступала над городскими крышами маленькая обсерватория с двумя куполами. Оттуда наши бойцы могли отразить любую атаку на ПОУМ. Работники кинотеатра – члены СНТ – не мешали нам передвигаться по зданию. С жандармами в кафе «Мокка» теперь тоже проблем не было: им не хотелось лезть в драку, они предпочитали жить и давать жить другим. Копп повторил, что приказано открывать огонь только в случае нападения на нас или наши помещения. Я догадался и без его помощи, что руководители ПОУМ в ярости, что организацию втягивают в это дело, но они не могли пойти против СНТ.

На крышу обсерватории поставили часовых. Три следующих дня и три ночи я провел на крыше «Полиорамы», изредка спускаясь вниз, чтобы наскоро перекусить в гостинице. Опасности я не подвергался, меня донимали только голод и скука, и все-таки я вспоминаю этот период как один из самых невыносимых в моей жизни. Трудно представить себе что-то более тошнотворное, угнетающее и, наконец, нервирующее, чем эти дни уличных боев.

Сидя на крыше, я удивлялся про себя глупости происходящего. Из маленьких окошек обсерватории открывался вид на мили вперед – высокие, стройные здания, стеклянные купола, причудливо изогнутые крыши, крытые ярко-зеленой и коричнево-красной черепицей, а дальше к востоку сверкающие голубые воды. Так я впервые со времени приезда в Испанию увидел море. А весь огромный город с миллионным населением сковала инерция, кошмар из звуков без движения. На залитых солнцем улицах не было ни души. Не происходило ничего, только из-за баррикад и из окон, заслоненных мешками с галькой, летели и летели пули. Движение транспорта также остановилось. На Рамблас кое-где стояли одинокие трамваи: вагоновожатые бросили их, когда началась пальба. И все это время, подобно тропическому ливню, непрерывно слышались дробные удары, отдававшиеся эхом в тысячах каменных домов. Трах-та-та, бум, бум – иногда грохот затихал и раздавались одиночные выстрелы, но потом он усиливался с новым азартом и никогда не умолкал до самой ночи, а утром возобновлялся снова.

Что, черт возьми, происходило, кто с кем воевал и кто побеждал – все это поначалу понять было очень трудно. Жители Барселоны уже привыкли к уличным боям, город знали, как свои пять пальцев, и потому инстинктивно угадывали, какие улицы и какие дома находятся в ведении той или иной политической партии. У иностранца такого преимущества не было. Из обсерватории мне было видно, что по Рамблас, одной из главных улиц города, проходит разделительная линия. Справа, где располагались рабочие кварталы, был оплот анархистов, слева в основном преобладали части ПСУК и гражданской гвардии, хотя на боковых улочках происходили стычки непонятно кого с кем. В нашем конце Рамблас, в районе гостиницы «Каталония», ситуация сложилась настолько непонятная, что о расстановке сил можно было догадаться только по вывешенным партийным флагам. Главным ориентиром здесь была гостиница «Колон», штаб ПСУК, господствовавшая на площади Каталонии. В окне рядом со вторым «о» в вывеске «Колон» был установлен пулемет, способный уничтожить все живое на площади. В ста метрах вправо от нас в большом универсальном магазине держала оборону молодежная секция ПСУК (что-то вроде Лиги молодых коммунистов в Англии), боковые окна универмага, укрепленные мешками с песком, выходили на нашу обсерваторию. Молодые люди спустили красный флаг и на его место водрузили каталонский. На телефонной станции, где возникли первые стычки, оба флага – национальный каталонский и анархистский развевались рядом. Здесь достигли временного компромисса, связь работала бесперебойно и из здания никто не стрелял.

У нас все складывалось удивительно благополучно. Жандармы в кафе «Мокка» опустили стальные шторы и сложили из внутренней мебели баррикады. Потом некоторые залезли на крышу – как раз напротив нас – и выложили из матрасов еще одну баррикаду, над которой подняли каталонский национальный флаг. Было ясно, что воевать они не стремятся. Копп с ними договорился: они не стреляют в нас – мы не стреляем в них. К этому времени он уже был с жандармами на дружеской ноге и несколько раз навещал их в кафе «Мокка». Они, естественно, прибрали к рукам все спиртное, что было в кафе, и подарили Коппу пятнадцать бутылок пива. В ответ Копп вручил им одну из наших винтовок взамен той, что они потеряли в предыдущий день.

Все-таки странное это было занятие – сидеть на крыше. Иногда хотелось послать все к чертовой матери, и тогда я переставал обращать внимание на адский шум и часами читал книжки в бумажной обложке издательства «Penguin» – к счастью, купил их несколькими днями раньше. Но иногда я отчетливо сознавал, что в пятидесяти метрах от меня сидят вооруженные люди и следят за мной. И тогда я словно снова оказывался в окопах. Я даже как-то поймал себя на мысли, что по привычке называю гвардейцев «фашистами». На крыше нас было шесть человек. В каждой башенке – по часовому, а остальные сидели на свинцовой крыше внизу под защитой одной лишь каменной ограды. Я прекрасно понимал, что жандармы в любой момент могут получить телефонный приказ открыть огонь. Нам обещали, что в случае чего мы получим предупреждение, но уверенности в искренности этого заявления не было. Один раз мне показалось, что столкновения не избежать. Один из жандармов вдруг встал на колено и начал стрелять. В это время на часах стоял я. Я уставил на него винтовку и крикнул: