Диана Виньковецкая
Визит в Поднебесную
В России — мы на закате феномена «советизма», а в Китае? Поклонение Мао — конкуренту нашего Ленина на мумию. В школах звёзды и пионерские галстуки.
Китай вызвал во мне чувство неожиданное и сильное. Два противоположных представления столкнулись тут, две цивилизации: одна — мощная современная индустриальная держава и другая — таинственная, древняя. Как они сосуществуют вместе?
Шагнув в китайскую реальность, я сразу ощутила другой запах и другие звуки. На поле аэродрома солдаты в боевой форме шеренгой замерли около брюха самолёта, и мы, спустившись с трапа, сразу попали в окружение. Пять или шесть встречающих автомобилей со штатскими людьми, держащими плакаты с фамилиями важных приехавших, стояли позади солдат, образуя второе кольцо. Пока я, разинув рот, смотрела на такую невиданную коммунистическую встречу, Лёня обнаружил свою фамилию на одном из плакатов, который держала женщина в фиолетовом костюме. Ну, думаю, сейчас и увезут! «Сталин и Мао слушают нас! Слушают… нас!» Я не могла не вспомнить революционный пафос этой песни. «Русский с китайцем братья навек!» К «старшему брату», как мы потом увидим, у «младшего» сохранились ещё тёплые дружеские чувства. Какие опасности несёт дружба? И какие соблазны?
Мадам Динг, представившись, сказала, что мой муж находится тут по приглашению министра. Слово «министр» она произнесла с придыханием. Сразу же мы почувствовали, что в Китае развито чинопочитание и ритуалы. Со времён Конфуция в Поднебесной империи ритуалы — как законы.
От новейшего, блистающего стеклами и зеркалами Пекинского аэропорта, который по красоте конструкций обогнал Бостонский «Логан», а Шереметьевский, главный московский аэропорт, оставил в прошлом тысячелетии, мы поехали к нашей гостинице. За «старшего брата» стало сразу обидно: какой он неприкаянный, обворованный, озлобленный. Видно, что «младший брат» пошёл другим путём.
Рейс «Москва — Пекин» мы летели «Аэрофлотом», и уже в самолёте заметили, как ненавидят сотрудники этой авиакомпании путешественников (мол, «челноки», «мешочники») подхамливают, я даже письмо командиру корабля написала, но не передала, чтобы не исправлять то, что не могу. Не было у нас Конфуция, который две с половиной тысячи лет тому назад учил «младших братьев» нормам поведения.
Я смотрела на улицы Пекина: автомобили всех марок мчались, шурша шинами, бесчисленные велосипедисты беззвучно текли взад и вперёд по обеим сторонам дороги. На велосипедах спереди и сзади приспособлены корзины и целые фургоны для перевозок, в некоторых сидели дети, в других продукты, камни, — всё, что нужно для хозяйства. Одна дама в деловом европейском костюме везла в корзине портфель — «дипломат». Навстречу попадались здания самого разного вида: современные, летящие, стеклянные небоскрёбы, сверхмодные и простые дома — многоквартирные, кирпично–бетонные, с пыльными окнами, висящим бельём на балконах и верандах. Мелькнули крылья выступающей вперёд крыши — излюбленной формы древней китайской архитектуры типа «тин». А вот и гребень возвышенного дворца, скрытый за большой стеной.
— Это бывший дворец жены Мао, теперь он народный. При династии Минг это был дворец брата императора, — объяснила нам мадам Динг. Она была заместителем министра республики по иностранным связям.
Дворца не было видно, и я успела заметить только охраняющих ворота фантастических чудовищ и летящую крышу ворот с драконами. Около дворца приютились какие‑то страшные лачуги, лавки, а потом опять пошли сверхсовременные стеклянные кубы и трапеции, перемешанные с жилыми домами, хибарами, магазинами. И везде иероглифы, иероглифы, иногда, правда, мелькали и английские расшифровки загадочных «характеров». Мадам Динг рассказала, что за последние пять лет снесено очень много развалюх, и на их месте построили новые дома, восстановили древние памятники, разрушенные во время «культурной революции». Размах строительства столицы Поднебесной империи нельзя не заметить и, опять же, как не вспомнить про «старшего брата», особенно когда едешь по китайским деревням, где ещё грандиознее масштабы разворота. «Фермеры у нас очень богатые», — резюмировала мадам Динг, когда я ей сообщила о поразившем нас строительстве фермерских домов — ультрасовременных замков с китайскими национальными чертами, украшенных стеклянными крышами, витражами, беседками. А у «старшего брата» нет фермеров и в помине, а если кто и заведётся, то своими силами, своими родственниками и уничтожается.
— У нас на протяжении веков внедрялась в народное сознание конфуцианская концепция: принесения пользы общности. Уважение к Конфуцию тысячелетиями жило в глубине национального сознания независимо от того, строит ли страна капитализм или социализм. И утопия построения «общества малого благоденствия» Конфуция стала символом построения социализма с китайской спецификой, — рассказывала нам наша хозяйка.
— Я вступаю в Китайскую коммунистическую партию! — пошутила я, когда мы подъехали к нашему отелю.
— Wеlсоме! — И красивый молодой человек открыл нам двери. Мы приехали в отель, название которого мне никогда не произнести и не запомнить. Нас сразу предупредили, что если мы собираемся отправляться куда‑нибудь за пределы окрестностей отеля, то можем попросить сотрудников отеля написать по–китайски на отдельном квиточке адреса наших намерений и эту надпись показывать водителю такси, чтобы нас доставили по месту наших желаний, а чтобы обратно вернуться и не потеряться, мы всегда должны хранить при себе китайское название отеля. И я до сих пор его храню. Отель назывался: Jianguo, и он был уютный и милый, с внутренней речкой, по которой плавали утки. Цвели тропические магнолии, в холле происходила чайная церемония. В номере мебель из красного и чёрного китайского дерева, бронзовые старинные вазы. И всё это стоит не дороже, чем номер в гостинице в аэропорту Шереметьево (ночь мы провели там по дороге из Нью–Йорка) — довольно убогое помещение без отопления. Правда, хозяйка нашего этажа предложила нам обогревательный прибор и одеяла, и не было никакой возможности перекусить во всей окрестности гостиницы, и та же хозяйка согрела нам кипяток. Хорошо, что мы сохранили часть самолётного пайка.
В китайском отеле с мудрёным названием было несколько ресторанов, но самым удивительным было чаепитие прямо в холле, под панорамой величественных поднебесных гор, таинственных и необыкновенных. Я восхитилась этими горами, сказав, что была в России геологом.
Это горы Тайшань, у подножья которых находится родина Конфуция, их называют «пятью великими горами Китая». Чай разносили красавицы в ярких шёлковых нарядах с разрезами с двух сторон — национальное китайское платье.
— Вы первый раз в Китае? — спросила мадам Динг.
— Да.
— Как вы узнали об этом оригинальном отеле? — Нам посоветовал наш travel agent.
— А что бы вы хотели посмотреть?
— Все китайские чудеса, стену, императорские дворцы, и мне бы хотелось узнать что‑нибудь о воспитании молодёжи, детей.
— Вы знаете, что в Китае сейчас можно иметь только одного ребёнка. В моё время можно было иметь двоих, и у меня двое детей: мальчик и девочка. Мальчик учится на инженера, а девочка на врача.
— Они знают английский?
— Да, они изучали его в школе.
— Тут в школах изучают английский язык?
— Только в одной школе в Пекине, в гимназии, преподают английский язык.
— Неужели только одна? Мне казалось, что больше, — удивилась я, но ничего не сказала, о том, как много у нас в Бостонском университете китайских студентов. Может, они из Гон Конга? А может, в гимназии учится несколько тысяч? Меня несколько смутил «один ребёнок», — как общественное вступает в конфликт с личным. Конфликт тебя и общества. Конфликт личности и традиции (традиционно сын — наследник). С личной стороны требуется — перестройка сознания — к одному, к себе, к единственному, а не растворение в бесчисленном…
Мадам Динг составила план для наших двух пекинских дней:
— Завтра — воскресенье, вы поедете на Великую Китайскую стену, и моя дочь будет вас сопровождать: у неё свободный день. Она хотела заново посмотреть стену, подышать свежим горным воздухом и с радостью приняла предложение поехать вместе с вами. Дочь хорошо знает английский и лучше меня расскажет вам о детях, молодёжи и образовании в Китае.
Утром мы встретились с дочерью мадам Динг. Войдя в холл— гостиную, где находилось множество людей, сидящих за столиками, деловых европейцев и китайцев, мы сразу догадались, что миловидная, застенчивая девушка с книгой и есть дочка мадам Динг. Тут же подоспела мадам Динг и представила нас. Девушку звали Янь Ли. Она училась в Медицинском институте на втором курсе, жила в общежитии института с четырьмя «руммейтами» и подрабатывала в библиотеке.