Читать интересную книгу Памяти Каталонии. Эссе (сборник) - Джордж Оруэлл

Все-таки странное это было занятие – сидеть на крыше. Иногда хотелось послать все к чертовой матери, и тогда я переставал обращать внимание на адский шум и часами читал книжки в бумажной обложке издательства «Penguin» – к счастью, купил их несколькими днями раньше. Но иногда я отчетливо сознавал, что в пятидесяти метрах от меня сидят вооруженные люди и следят за мной. И тогда я словно снова оказывался в окопах. Я даже как-то поймал себя на мысли, что по привычке называю гвардейцев «фашистами». На крыше нас было шесть человек. В каждой башенке – по часовому, а остальные сидели на свинцовой крыше внизу под защитой одной лишь каменной ограды. Я прекрасно понимал, что жандармы в любой момент могут получить телефонный приказ открыть огонь. Нам обещали, что в случае чего мы получим предупреждение, но уверенности в искренности этого заявления не было. Один раз мне показалось, что столкновения не избежать. Один из жандармов вдруг встал на колено и начал стрелять. В это время на часах стоял я. Я уставил на него винтовку и крикнул:

– Эй ты! Не смей в нас стрелять!

– Что?

– Не стреляй, а то мы ответим!

– Нет, нет! Я стреляю не в вас. Погляди вниз.

Он указывал винтовкой на боковую улицу, отходящую от нашего здания. Действительно, молодой человек в синем комбинезоне с винтовкой в руках нырнул за угол. Ясно, это он стрелял по жандармам на крыше.

– Это в него я пальнул. Он первый выстрелил. – Не сомневаюсь, так и было. – В вас мы стрелять не хотим. Мы простые рабочие, как и вы.

Он поднял руку в антифашистском салюте, я ответил тем же.

– Пиво у вас осталось?

– Нет, все вылакали.

В тот же день без всякой на то причины из дома, где расположилась молодежь, какой-то парень, когда я выглянул в окно, выстрелил в меня. Возможно, я показался ему соблазнительной мишенью. На выстрел я не ответил. Хотя до меня было всего сто метров, пуля даже не попала в крышу обсерватории. Как обычно, меня спасла «меткая стрельба» испанцев. Из того дома в меня стреляли еще несколько раз.

Гул перестрелки не прекращался. Из того, что я видел и слышал, можно было заключить, что все стреляли в целях обороны. Люди не выходили из зданий или укрывались за баррикадами и целились в тех, кто был напротив. Примерно в полумиле от нас проходила улица, где штабы СНТ и УГТ почти смотрели в окна друг другу. Вот оттуда неслась особенно сильная стрельба. На следующий день после окончания беспорядков я прошел по той улице – витрины магазинов напоминали решето. (Большинство лавочников в Барселоне заклеили свои витрины полосками бумаги крест-накрест, чтобы шальная пуля не разнесла все стекло.) Иногда на трескотню винтовок и пулеметный огонь накладывались взрывы гранат. После долгих интервалов – возможно, их всего было около дюжины – раздавались особенно мощные взрывы, которые поначалу я идентифицировать не мог: казалось, идет бомбардировка с воздуха. Но это было невозможно – самолеты здесь не летали. Позже мне говорили, и я охотно в это верю, что этот страшный грохот устраивали провокаторы, взрывавшие склады с боеприпасами, чтобы обострить обстановку и посеять панику. Артиллерийского огня, однако, не было. Я специально вслушивался: если б вмешалась артиллерия, это означало бы, что дело принимает серьезный оборот (артиллерия – определяющий фактор в уличных боях). Впоследствии в газетах появилось много выдумок об артиллерийских батареях, бьющих по улицам, но никто не мог показать ни одного здания, куда попал бы снаряд. Кроме того, знающий человек ни с чем не спутает гром пушек.

Почти с первых дней беспорядков рацион наш стал более скудным. Под покровом темноты с изрядными трудностями (жандармы постоянно постреливали на Рамблас) из гостиницы «Фалкон» доставлялась пища пятнадцати или двадцати ополченцам, охранявшим штаб ПОУМ, но этого явно не хватало, и те, у кого была возможность, ходили есть в «Континенталь». Гостиницу «оккупировали» все, кто мог, а не только члены СНТ или УГТ, она считалась нейтральной территорией. Как только началась заварушка, гостиницу заполонил самый невероятный народ. Иностранные журналисты, подозрительные политические отщепенцы, американский летчик на службе у правительства, коммунистические агенты, в том числе толстый, зловещего вида русский, по слухам, агент ОГПУ[42], он всегда ходил с револьвером на поясе и маленькой гранатой, и его прозвали Чарли Ченом[43]. Еще там были семьи состоятельных испанцев, похоже, симпатизирующих фашистам, двое или трое раненых бойцов из интернациональной бригады, группа шоферов, перевозивших на огромных грузовиках апельсины во Францию и задержавшихся в Барселоне из-за последних событий, и несколько офицеров из Народной армии.

В целом Народная армия во время этих событий сохраняла нейтралитет, хотя кое-кто из солдат сбежал из своих частей и принимал участие в боях. Утром вторника я видел пару таких солдат на баррикадах ПОУМ. В первые дни, когда не ощущался острый недостаток еды и газеты еще не стали нагнетать ненависть, сохранялась тенденция представлять все это как шутку. Люди говорили, что такое в Барселоне случается чуть ли не каждый год. Наш большой приятель Джордж Тиоли, итальянский журналист, вдруг появился перед нами в перепачканных кровью штанах. Он вышел из гостиницы посмотреть, что происходит на улице, увидел на тротуаре раненого, стал его перевязывать, и в это время кто-то игриво кинул ему гранату. К счастью, журналист легко отделался. Помню, он говорил, что в Барселоне надо пронумеровать всю брусчатку, чтобы было легко ее разбирать и потом снова укладывать. Вспоминаются мне и несколько человек из интернациональной бригады, они сидели в моем гостиничном номере, когда я усталый, голодный и грязный вернулся после ночного дежурства. Они относились к происходящему равнодушно. Крепкие партийцы, думаю, постарались бы перетащить меня в свою партию или просто отобрали гранаты, но они просто посочувствовали, что мне приходится проводить отпуск, дежуря на крыше. Отношение у них было такое: «Это всего лишь выяснение отношений между анархистами и полицией – ничего особенного». Несмотря на напряженность боев и число жертв, я думаю, такое мнение ближе к истине, чем официальная версия о запланированном восстании.

Примерно в среду (5 мая) стали ощущаться перемены. Улицы с зашторенными окнами выглядели жутковато, но на них появились первые опасливые прохожие, которых жизнь гнала по делам. Они шли, размахивая белыми платками, а разносчики прессы, найдя безопасное местечко посредине Рамблас, выкрикивали в пустоту улицы названия газет. Во вторник анархистская газета «Солидаридад обрера» назвала нападение на телефонную станцию «чудовищной провокацией» (или чем-то около того), но уже в среду сменила тон и стала уговаривать жителей приступить к работе. Вожди анархистов призывали к тому же по радио. Редакция «Ла Баталла», газеты ПОУМ, была атакована и захвачена в то же время, что и телефонная станция. Однако ее напечатали по другому адресу, и несколько экземпляров удалось распространить. Я, в свою очередь, призывал всех не покидать баррикады. Люди не знали, что делать, не понимая, каким образом эта ситуация может разрешиться. Я сомневался, что кто-нибудь уйдет с баррикад, однако всем опротивело бессмысленное противостояние, которое ни к чему не вело и грозило перейти в полномасштабную гражданскую войну. А это могло привести к поражению в войне с Франко, чего опасались обе стороны.

Насколько можно судить по тому, что тогда говорили, рядовые члены СНТ с самого начала хотели только вернуть телефонную станцию и разоружить ненавистную жандармерию. Если бы каталонское правительство пообещало выполнить эти две вещи, а также положить конец продовольственной спекуляции, то, вне всяких сомнений, баррикады разобрали бы за два часа. Но правительство не собиралось сдаваться. Поползли неприятные слухи. Поговаривали, что правительство Валенсии послало шесть тысяч человек для захвата Барселоны, и потому пять тысяч анархистов и войска ПОУМ вынуждены уйти с Арагонского фронта, чтобы им противостоять. Подтвердился только первый из слухов. С обсерваторской башни мы видели низкие серые очертания военных кораблей, входящих в гавань. Дуглас Мойл, в прошлом моряк, сказал, что они похожи на английские эсминцы. Как оказалось, это и были английские эсминцы, о чем стало известно позже.

Этим вечером мы узнали, что на площади Испании четыреста жандармов сдались анархистам, сдав свое оружие; ходили также слухи, что окраины города (преимущественно рабочие кварталы) контролируются СНТ. Все выглядело так, словно мы победили. Но вечером Копп послал за мной и с серьезным видом сообщил, что, согласно полученной информации, правительство собирается объявить ПОУМ вне закона и начать с партией борьбу. Я пережил настоящий шок и впервые осознал, как можно интерпретировать произошедшие события. Я и раньше смутно предвидел, что по окончании боев всю вину за случившееся возложат на ПОУМ как на самую слабую партию, сделав из нее козла отпущения. Таким образом, наш местный нейтралитет подошел к концу. Если нам объявили войну, оставалось только защищаться. Сомнений не было – жандармы из соседнего здания вот-вот получат приказ атаковать наш штаб. Нас могло спасти только одно – упреждающий удар. Копп ждал приказа у телефона: если подтвердится, что ПОУМ запрещена, придется срочно готовиться к захвату кафе «Мокка».