Из динамиков доносятся тревожные, будоражащие, воодушевляющие и парадные звуки. Словно волшебная птица-тройка идёт на взлёт или начинает свой разбег конь, на котором я несусь с копьём наперевес навстречу дракону. Или убегаю… Убегаю от самого себя и призраков в собственном сердце.
Звени, отваги колокол!
В дороге все, кто молоды.
Нам карта побед вручена.
Отчизне в дар останутся
Рабочей славы станции.
Запомните их имена:
Любовь, Комсомол и Весна.
Дорога, вдаль идущая, —
Наш первый шаг в грядущее.
И звёзд, и земли целина…
Мечты края безбрежные,
Твоя улыбка нежная…
В душе, что отвагой полна, —
Любовь, Комсомол и Весна.
— Убери ты эту шнягу, — бросает Алику Уголёк.
— Не трогай! — отрезаю я. — Не перебивай удачу. Вещая песнь…
— Краснопёрый, — бурчит итальяшка. — В натуре.
Некоторое время мы едем молча. Но потом, словно очнувшись, дон Вито начинает рассказывать о своих приключениях с трупом обидчика. Он рассказывает, как вызванивал своего землячка, как вместе с ним заворачивал тело в кусок брезента и как копал яму в лесу. Как перетрухал, когда подъехали менты к катрану, а потом другие менты проверяли права, остановив их машину.
Признаюсь, я слушаю вполуха, размышляя от том, как так случилось, что половину своей жизни вынужден проводить вот с такими одичавшими и ожесточившимися людьми, для которых убить себе подобного ровным счётом ничего не значит.
А потом я засыпаю и просыпаюсь уже в Ленинграде.
— Как я рад, как я рад, что приехал в Ленинград, да? Дон Вито, спишь, что ли?
— Бр-р-р… — трясёт он головой. — Поехали кофе выпьем.
— В отель поедем, там и выпьем. В «Ленинград». Давай, дорогу показывай.
— Там мест нет никогда. Я тебя сейчас получше расквартирую.
— Ты гонишь, дружище, мне нужен только этот отель. Я хочу просыпаться и смотреть из панорамного окна на крейсер «Аврора», на символ Революции, понимаешь? Или там, или нигде. Вот я тебя в Москве в любой гостинице могу поселить, только скажи. А ты: «Мест нет»… Ну что это за подход? Ненаучный.
— Мест нет, — прохладным тоном объявляет белобрысая дежурная за стойкой регистрации.
Она крупная, румяная, похожая на финскую крестьянку. Кровь с молоком.
— Милая, — улыбаюсь я и протягиваю паспорта. — Мне нужно-то всего четыре номера.
— Эй, слышь, красавица… — начинает махать руками Уголёк.
— Дядя Вито, не надо, — прерываю его я. — Пожалуйста, у нас тут чувства, а вы влезаете. Присядьте на диван, пожалуйста. Вон там. Присядьте-присядьте.
Он недовольно отходит.
— У меня бронь на имя Брагин.
— От какой организации? — недовольно спрашивает она.
— Да посмотрите сами, я не знаю.
— Что значит, вы не знаете? — хмурится девушка.
— Посмотрите-посмотрите…
— Что вы мне голову… — начинает она перебирать стопку бумаг, — морочите… Да, есть. От Союза писателей… Вы что писатель?
— Да, — скромно отвечаю я, усмехаюсь Злобинскому приколу.
— Не слышала такого.
— А я под псевдонимом работаю.
— И эти товарищи, — кивает она на моих бойцов, — тоже писатели?
— У нас творческое объединение, — подтверждаю я.
— Заполняйте, — протягивает она бланки.
Я беру бланки, киваю парням и мы идём заполнять.
— Ты чё четыре номера получил?
— Да, Уголёк, — усмехаюсь я. — Сказал же, с видом на «Аврору» и точка.
Получив ключи, я собираю гвардейцев.
— Так, план такой. Завтрак, потом до обеда отдыхаем. Можно поспать. Я сейчас мотанусь в «Гостиный Двор» с Аликом и Витьком. Прикупим себе бельишко ну и так, кому чего надо, а то мы вообще без вещей уехали. Уголёк, давай с нами. Покажешь дорогу.
— Да, тут просто, — щерится он.
Не нравится, когда тобой командуют? Привыкай. Или не привыкай, а просто терпи.
— Чё, завести вас на «Галёру»? — пытается перехватить он инициативу.
— Само собой, мистер, — киваю я. — Хочу посмотреть, как тут у вас фарца поживает.
Мы едем на Невский. Питер, конечно, тот ещё феномен. Настоящий плавильный котёл, культура, бескультурье, архитектура, Запад, Восток — всё здесь. Что захочешь, то и почувствуешь. Загрузили в один котёл, перемешали и разлили по формочкам — каждая на другую не похожая. Нет ни одного такого же города. Абсолютный уникум.
По галереям «Гостиного Двора», обращённым к Невскому, снуют мутные типы. Со свёртками с бельём, безопасными бритвами и зубными щётками, выходим на галерею. Попадается приличная финская рубашка, как раз моего размера. Беру. Костюм, конечно, весь измятый, но, может, в гостинице погладят… А вот джинсы… сделаю-ка я контрольную закупку.
Наглый улыбчивый парняга с быстрым взглядом стреляющих по сторонам глаз, достаёт из сумки целлофановый пакет.
— «Левис», — многозначительно произносит он волшебное слово. — Коттон высший. Какой размер у тебя?
— Сорок шесть — сорок восемь. Денег сколько?
Он окидывает меня критическим взглядом.
— Тридцать второй подойдёт. Двести двадцать давай, как раз твой размер есть.
— Двести. Футболка есть какая-нибудь?
— Нет, футболки нет. А ты откуда?
— Из Сибири, а ты?
— В смысле? Отсюда я. Давай двести десять. Чего приехал? Поступать?
— Двести, — настаиваю я. — Ты Уголька знаешь? В гости к нему пожаловал.
— Ладно, сибиряк… Тридцать второй, значит, да?
— Наверное, — киваю я.
Подходят парни.
— Что, что? — напрягается продавец.
— Да, это со мной, — протягиваю я деньги. — Держи.
Он берёт две купюры и, внимательно рассмотрев, убирает в карман. Вдруг, его взгляд делается напряженным.
— Так, ребят, вы не стойте кучей. Там вон дружинники пошли. Тихо-тихо, резко не дёргайтесь, спокойненько. Чё там у вас в свёртках? Держи, убирай сразу, чтобы не светить.
Он подаёт мне пакет, свёрнутый вдвое.
— Прикройте, я в ту сторону, — машет он головой. Нет-нет, вы в другую идите.
— Тебя как зовут? — спрашиваю его.
— Что? — крутит он головой. — Тебе зачем?
— Просто, если там одна брючина будет, я тебе кругляшки отстрелю, понял?
— Всё-всё, расходимся, — как бы не понимает он. — Быстро…
Понятно. Дружинники с красными повязками, конечно идут, но я уже не сомневаюсь, практически, что это кидок.
— Эй, дружина, — киваю я двум бугаям, идущим быстрым шагом по направлению к Адмиралтейству, вслед за нашим продавцом.
— В чём дело? — хмуро спрашивает один из них.
— Документы покажите! — требую я.
— На каком основании? Повязку не видишь? Давай-ка ты покажи, пока мы в пункт ДНД тебя не отвели.
— Миша, брось его, уйдёт спекулянт, не догоним, — тревожно говорит второй дружинник первому и тянет за рукав. — Некогда, товарищ.
— Вернуть? — спрашивает Виктор, когда они уходят.
— Не надо, — мотаю я головой. — Ещё не сезон. А с тем увидимся ещё, сто процентов.
Я разворачиваю пакет. Точно, одна брючина, да ещё и не того размера.
— Смотрите, — подходит Уголёк с датским баночным пивом. Дорогое, сука. Хотите?
— Это ты смотри, чем у тебя тут торгуют, — усмехаюсь я. — Интересно, если бы я на «Галёру» вашу с Фекой пришёл, мне бы такую же хрень продали?
— Так Фека срок мотает, — пожимает плечами Уголёк.
— И я о том же.
Номер у меня двухместный, с кроватями стоящими у противоположных стен, но живу я здесь один. Широкое, во всю стену окно с видом, стол, телевизор. Всё современное. Неплохо, в общем.
Вернувшись с шоппинга я звоню по номеру, переданному мне в Риге двумя спортсменами. Бекштейн, желавший встретиться, не сразу врубается, о чём идёт речь.
— Ой, а что же ты не позвонил заранее? У меня сегодня весь день расписан по минуткам. Можем завтра встретиться?