я уже чувствовал ее, уже видел, но воспоминание ускользает. Электричество не горит, и оттого воздух кажется мне пронизанным печалью. Тени дрожат у стен, им вторит ветер. Огоньки свечей трепещут, отблески скользят по столу.
«Нам нужно поговорить», – сказал Кори, но не стал ничего объяснять снаружи и не пришел ко мне. Позвал Каэрэта и привел нас в свой шатер. Теперь мы сидим вокруг стола, на полу: покрывало расстелено как ковер, теплый ворс не дает холоду подняться от земли, коснуться нас.
Кори напротив меня, но далеко – не дотронешься, протянув руку. Огонь играет на причудливых гранях стаканов. Кори наполняет их, один за другим, сперва прозрачной жидкостью из высокой бутылки, потом – ягодным соком из кувшина. И движения, и взгляд так внимательны, словно Кори не вино наливает, а смешивает опасные вещества.
Бета говорила, что раньше он работал в лаборатории.
Что теперь с нашей лабораторией, остался ли там кто-нибудь? Я тянусь незримым путем к тем, чьи имена помню, – и вижу лишь звездный след, тающий в пустоте. Должно быть, они носят теперь разноцветную одежду, подчиняются Аянару, трудятся ради преображения.
Я не хочу думать об этом.
Каэрэт сидит рядом со мной. Я смотрю на него, и он ловит мой взгляд, не опускает глаз. Он серьезен, спокоен, и я рад, что он здесь. Он позвал меня, когда я блуждал, ни о чем не зная. Тишина, звенящая в комнате, предупреждает: разговор будет тяжелым. Хорошо, что рядом кто-то, кто беспокоится обо мне.
– О чем ты хотел поговорить? – спрашиваю я у Кори.
Он вскидывает голову – я успеваю уловить отблески огня в его глазах – и протягивает мне полный стакан.
– Да, – говорит он. – Но сначала нужно выпить.
Вино обжигает, у него едкий вкус и странный, незнакомый запах – топлива и ягод одновременно. Мне удается сдержаться, не закашляться, не поперхнуться. Я делаю еще один глоток.
– Понимаешь… – говорит Кори. Он не смотрит на меня, теребит рыжую прядь. – Ты не все помнишь.
Я отвечаю сразу, не задумываясь:
– Я все помню.
Помню все, что сделал, все, что должен сделать. Помню все свои ошибки. Эта память звенит во мне и рвется наружу – я пытаюсь заглушить ее, запиваю обжигающим вином.
– Нет, не помнишь! – повторяет Кори.
Он смотрит мне в глаза и кажется настойчивым, упрямым. Но что он чувствует на самом деле? Не могу различить – он слишком далеко.
Каэрэт переводит взгляд с меня на Кори, беспокойство витает в воздухе обрывками тумана.
Я киваю. Кори прав, я не знаю, в чем моя вина. Я слышал приговор и прощение, но за что меня судили и простили?
Сколько раз я спрашивал себя об этом?
Я говорю:
– Да, я не помню суд.
– Не только, – отвечает Кори и вновь опускает взгляд. – Ты не помнишь тайный этаж.
Он начинает рассказывать: фразы взлетают, вспыхивают и гаснут. То, о чем он говорит, нереально, как игра теней и света, но я должен поверить.
С раннего детства я поднимался в чертоги тайны, но никогда не выходил из струящегося потока света, из сияния источника. Стоял там, охваченный восторгом, пронизанный звездным светом, и слушал бесплотные голоса. Пять голосов, звучащих как один, направляющих меня всю жизнь. Я никогда не видел своих старших звезд.
Но Кори – предвестник одной из них, и Кори говорит: это не так. Он говорит, что каждый раз я выходил из потока источника, встречался со старшими лицом к лицу. Но, покидая чертоги тайны, забывал их, возвращался – и вспоминал. И так снова и снова, множество раз.
Я смотрю, как трепещут огоньки свечей, преломляются в хрустальных гранях стаканов, бликами бегут по волосам Кори, по сигнальным браслетам Каэрэта. Смотрю и пытаюсь понять, что это значит – не помнить часть жизни, такую важную часть. Разве может человек забыть тех, с кем связана его душа? Разве могут остаться от них лишь голоса и свет?
Но я видел, я знаю: так может быть. День за днем я наблюдал, как живет человек, забывший прошлое, забывший меня. Имя осталось с ним, и слова родного языка и, быть может, звук моей флейты. Больше ничего.
Прозрачное вино горит в горле, и я говорю:
– Я как Лаэнар.
Кори вскидывается на миг и снова прячет глаза за рыжей завесой волос. Каэрэт дотрагивается до моей руки – хочет то ли поддержать, то ли понять. В этом прикосновении тревога и жалость, и я в ответ сжимаю его ладонь, крепко: пусть позабудет свои мысли, пусть слышит только меня.
Никто не должен меня жалеть. Мой личный предвестник – тем более.
– Ты позвал меня, когда я был в лесу, – говорю я Каэрэту. – Почему?
Он отвечает, пожав плечами:
– Ну я подумал – сколько можно пить?
Может быть, в его словах не вся правда, но он не обманывает и почти не шутит. Я отпускаю его руку, залпом допиваю вино. Мысли гаснут на миг, дыхание обжигает легкие.
Кори вновь наполняет стаканы.
Верно. В этом лагере либо работают, либо пьют. Крылатые воины, ждавшие меня здесь, – все равны между собой. Кто мог приказать им тренироваться, оттачивать умения вновь и вновь? Только Аянар, но он ничего не понимает в войне.
Я должен был вернуться к ним, чтобы они снова занялись делом.
– Ты все вспомнишь, – говорит Кори. – Завтра я сделаю так, что память начнет пробуждаться. Нужно, чтобы твои личные предвестники были рядом, когда я буду петь.
Каэрэт кивает.
Четверо встанут рядом со мной. Но их не четверо, их семеро, я чувствую это так ясно – но не даю мысли вырваться, превратиться в слова.
Шелест шагов и шорох ткани возвращают меня в реальность: Каэрэт поднимается и откидывает дверной полог.
– Тогда пойду, скажу остальным, – говорит он.
Вот как. Решил, что ему тут больше делать нечего, все важное он услышал.
Обида вспыхивает – детское, неуместное чувство, – и я душу ее. Я не должен сейчас думать о себе. Не должен жалеть, что несколько дней назад Каэрэт позвал меня не из-за того, что беспокоился обо мне. Не должен сердиться, что он не хочет задержаться сейчас, не думает, что мне нужна поддержка.
– Иди, – разрешаю я.
Полог опускается, шаги стихают.
Что еще я услышу сегодня? Что бы это ни было, я выслушаю и постараюсь понять.
– Как же это возможно? – спрашиваю я у Кори. – Как могли закрыть часть моей памяти?
– Я не знаю, – отвечает Кори. Пряди падают на его лицо, мешаются с огненными тенями. Мне чудится невеселая улыбка на его губах. – Мне память не закрывали, незачем было, потому что у меня удобный характер.
Я смотрю на Кори и помню: Бета просила не сердиться на него, он дорог ей, он один из самых близких для нее людей. Но Бета плакала из-за Кори, ее слезы были безудержными и горькими,