С седьмого класса Вера завидует своей лучшей подруге Юльке – безалаберной, веселой и ослепительной. Вера и Юлька параллельно взрослеют, заводят романы, с разницей в год рожают дочерей, делают карьеру, снова заводят романы, – и всё это время в груди Веры бьет крыльями огромный раскормленный нетопырь. У Юльки нет отбою от мужиков, ноги у нее такие длинные, что любая юбка выглядит слишком короткой, да еще и ее вечно заброшенная замухрышка-дочь – самый настоящий гений. У Веры же ноги однозначно предполагают каблуки, дочка изрядно отстает в развитии, а с мужиками после двадцати лет как-то туговато. Не то что бы звенящее одиночество, но… Вера, конечно, всей душой любит искусство, но… Словом, вы поняли.
В «Завидном чувстве Веры Стениной» есть всё, чтобы понравиться интеллигентным читательницам. Любуясь лепестками роз, героиня непременно сравнит их с картиной Лоуренса Альма-Тадемы (сноска: «Голландский и английский художник, мастер исторической и мифологической живописи»), в середине романа уютной улиткой свернулась аккуратная авантюрная интрига – тоже из области изящных искусств, а жизненные беды и победы Веры и Юльки, юность которых пришлась на эпоху девяностых, отзовутся живым узнаванием в сердце любой женщины от тридцати до пятидесяти.
Единственная тонкость состоит в том, что зависть – чувство, вообще плохо выразимое при помощи художественных средств. Даже в знаменитом романе Юрия Олеши она всё время норовит затеряться на заднем плане, так что автору приходится искусственно ее оттуда выуживать и буквально совать под нос читателю – не забывай, помни, о чем это мы тут, собственно, – о зависти. Вот и у Матвеевой то же самое: вроде бы, именно зависть должна мотивировать и предопределять все поступки героини, но вместе с тем убери ее из романа, высели летучую мышь из сердца Веры Стениной – и всё останется прежним, почти ничего не изменится. Пожалуй, это разочаровывает – обидно, когда несущая колонна сюжета (еще и вынесенная в заглавие) вдруг оказывается декоративным гипсовым пилястром.
Ну, и в целом, рассказы Матвеевой как бы намекали, что от этого автора следует ожидать чего-то большего – чего-то, выходящего за рамки женской прозы, пусть даже и образцово-показательной. Однако если отвлечься от мелких недостатков и собственных завышенных ожиданий, нужно признать, что «Завидное чувство Веры Стениной» – отличный женский роман. Что называется, и на пляж, и на вечер после работы, и сестре в подарок.
Мюриель Барберри
Элегантность ежика
[42]
Бестселлеров, которые берутся из ниоткуда, буквально из воздуха, очень мало. И всё же они встречаются. Внезапно звезды располагаются на небе каким-то таким причудливым образом, что без малейшего промоушена и без всяких видимых причин весьма посредственная книжка никому не известного автора вдруг начинает великолепно продаваться, обходя признанных фаворитов на два, а то и на три корпуса.
Роман молодой француженки Мюриель Барбери «Элегантность ежика» – как раз из числа таких темных лошадок: собрав немыслимую кассу на родине, теперь он почти так же успешно обживает российский книжный рынок. Через месяц с небольшим после начала продаж «Ежик» уверенно обосновался в топ-двадцатках большинства книжных рейтингов – результат, о котором другим не слишком раскрученным авторам остается только мечтать.
«Элегантность ежика» – своего рода литературная кантата, разложенная на два взаимодополняющих (но при этом, увы, одинаково фальшивых) голоса. Пятидесятилетняя Рене, консьержка в богатом доме, на протяжении всей жизни зачем-то прячет свой незаурядный ум и утонченный художественный вкус под маской заурядности и больше всего на свете боится «разоблачения». Двенадцатилетняя Палома – замкнутая умничка из богатой семьи – учит японский язык, презирает интеллектуальное и духовное убожество окружающих, ведет дневник, в который записывает «глубокие» мысли, и готовится покончить жизнь самоубийством в день своего тринадцатилетия. Шрифт с засечками – для глав, написанных от лица консьержки, рубленый шрифт – для глав от лица девочки. Впрочем, различие это сугубо формальное: характеры героинь настолько схожи и настолько недостоверны, что поверить в существование их обеих в реальности, а тем паче проникнуться к ним симпатией или, не дай бог, состраданием крайне затруднительно.
Развитие событий, закономерно следующих из подобной завязки, просчитать, напротив, легче легкого. Ясно, что два одиночества неизбежно найдут друг друга; что пугливая и навечно, казалось бы, запертая в тесной скорлупе собственного интеллекта Рене однажды рискнет выйти на свободу; что под влиянием старшей подруги юная Палома оценит прелести жизни и передумает кончать с собой; что финал у этой истории будет одновременно пронзительно-печальным и трогательно-оптимистичным, а по ходу дела автор непременно развлечет нас необязательными, но не лишенными изящества рассуждениями о феноменологии и японском кино. Простенько, но миленько.
Куда большую значимость, чем собственно сюжет, представляет вопрос, почему именно эта книга пользуется сегодня таким успехом. Что представляет собой целевая аудитория, желающая читать одновременно и про душевные муки консьержки-интеллектуалки, и про специфику мировоззрения Гуссерля? Что еще эти люди поставят на свою полку, помимо «Элегантности ежика»? Можете спорить на всё что угодно: рядом с книгой Барбери наверняка окажутся аккуратненькие томики в разноцветных обложках – романы из жизни офисных клуш от ставшей уже именем нарицательным Бриджит Джонс до шопоголика Бекки Блумвуд из одноименного книжного сериала Софи Кинселлы. Словом, то, что во всем мире именуют игриво-пренебрежительным термином «чиклит» – «литература для цыпочек».
Как правило, читательские предпочтения обладают способностью эволюционировать: те, кто вчера читал Донцову, завтра перейдут на Акунина, а через пару лет, глядишь, дорастут и до «Имени розы». Если не бросят читать, конечно. Поэтому по сравнению с совсем уж пустопорожним чиклитом Мюриель Барбери с ее девочково-наивными рассуждениями о «высоком», безусловно, заметный шаг вперед. Однако, радуясь положительной динамике (так много девушек всё еще не просто не разучились читать, но даже не боятся слова «Гуссерль»!), не стоит забывать, что до настоящей высокой прозы – хоть бы даже и женской – путь от «Элегантности ежика», прямо скажем, неблизкий.
Фредерик Бегбедер
Уна & Сэлинджер
[43]
Умение удивлять, по большому счету, не входит в число добродетелей писателя Бегбедера, обычно сосредоточенного исключительно на себе и превратившего эту увлекательную тему в неисчерпаемый источник литературного вдохновения. Однако любовь творит чудеса: взявшись рассказывать про другого человека, которого он в самом деле любит, и отвлекшись таким образом на некоторое время от собственной харизматичной персоны, Бегбедер оказывается способен породить роман одновременно нежный и неглупый. Не то что бы совсем не похожий на всё, написанное им до сих пор, но как бы слегка возвышающийся над прежними его текстами.
Впрочем, слово «роман» в данном случае не вполне корректно: сам автор определяет жанр своей книги как «факшн» – гибрид слов «факт» и «фикшн», потому что всё, о чем идет речь в «Сэлинджере и Уне», произошло на самом деле. В 1940 году двадцатилетний Джером Дэвид Сэлинджер, любимый писатель Фредерика Бегбедера, пылко и почти взаимно влюбился в юную светскую львицу, дочь драматурга Юждина О’Нила шестнадцатилетнюю Уну. Их отношения довольно быстро зашли в тупик, Сэлинджер отправился в Европу, на войну, где познакомился со своим кумиром – Эрнестом Хемингуэем, а кроме того, пережил психологическую травму, изменившую всю его дальнейшую жизнь. После Уны он никогда не влюблялся в женщин, близких ему по возрасту, а в пятьдесят с лишним и вовсе попытался жениться на шестнадцатилетней. Уна же в то время, как Сэлинджер геройствовал на фронте, по большой любви вышла замуж за Чарли Чаплина (старше ее на тридцать шесть лет), с которым прожила до самой смерти последнего и которому родила восьмерых детей. Эта реальная и пересказываемая в один недлинный абзац фактологическая канва становится для Бегбедера поводом для развернутого художественного высказывания, изобилующего лирическими отступлениями, а также, как сказала бы кэрролловская Алиса, картинками и разговорами.
Если в голову вам пришел журнал «Караван историй» с его манерой рассказывать документальные сюжеты языком женского любовного романа, то, в общем, вы мыслите в правильном направлении. Впрочем, следует признать, что Бегбедер работает куда тоньше, и некоторые страницы его книги (особенно те, на которых описывается пыл, восторг и ужас первой любви) сделали бы честь куда более серьезным писателям. Ну, а в качестве бонуса автор предлагает своему читателю новую трактовку феномена отношений между совсем юными девушками и совсем пожилыми мужчинами. Не то что бы вклад Бегбедера в копилку знаний, накопленных человечеством по этому вопросу, был так уж весом, но он явно хорошо знает, о чем говорит, а мнение опытного практика всегда интересно.