Вам обоим стыдно. Ну, что — вы готовы выполнить моё желание?
— Это что за прикладная психология? — Нахмурилась Ольга.
— Так готовы выполнить желание?
— Помириться, что ли? Кажется, готова.
— Помириться и поцеловаться. А ты, Миша?
— Готов, — вздохнул тот.
— Теперь хором: прости меня.
Ира взмахнула руками на манер дирижёра.
— Ну!
Супруги встали друг перед другом.
— Прости…
— Прости…
— Не верю!
— Станиславский, блин. — Проворчал Михаил.
Прикрыв глаза, он вспоминал, как они познакомились, как вымокли в тот день под внезапным ливнем, как гуляли по улицам разных городов, как ходили в походы. Перед ним снова была ОНА — Оля, Олечка, Оленька. Любовь и вся его жизнь.
— Прости…
— Прости…
Лёгкие, но достаточно сильные руки Иры подтолкнули их друг к другу. Организмы, затопленные сначала адреналином, а потом продуктами его распада — метанефринами, почувствовали, что каждому нужно прижаться к своей половинке, впитать её. Они обнялись, шипя от боли, но не разрывая объятий. Губы встретились в нежном и долгом поцелуе — до кислородного голодания, до кругов перед глазами.
— Ну, вот! Теперь верю. — Пробилось сквозь шум крови в ушах.
Ольга улыбнулась и притянула вторую жену в круг.
— Иисуска, блин…
Так они и стояли, обнимаясь и целуясь попеременно.
Постепенно странное ощущение единства спадало. Но оно не исчезло до конца. Теперь каждому стало по-настоящему стыдно. До глубины души. Одной — что задирала любимого мужчину. Другому — что не выдержал и поднял на неё руку. Обоим — что всё-таки ударили Иришку. И только Ира счастливо улыбалась: судя по всему, последний барьер пал и они по-настоящему вместе.
Хотя, кое-кто тоже беззаветно радовался. Мишка, очумев сначала от драки, а потом примирения, скакал вокруг, заливаясь счастливым лаем. Гек так не умел, но и он бежал рядом и радостно скалился, вывалив язык. Жеребёнок тоже носился кругами, поддерживая общий кипеш. И только Лизка меланхолично шагала, срывая траву вдоль тропинки.
* * *
Объём работ оказался достаточно большим, но не запредельным. И если бы не потасовка… Теперь же все трое работали с грацией робота Вертера: ни согнуться, ни разогнуться.
Когда Михаил дома снял рубаху, то сам испугался — левый бок представлял сплошной синяк. Самочувствие, конечно, не радовало, но и особо хреново себя не чувствовал. Вид пугал, но попка жены казалась ещё хуже. У него хотя бы нет кровавых рубцов. А ягодицы Ольги выглядели сеткой из лиловых и багровых полос, на которых выступила густая россыпь мелких алых точек.
— Ну, ты и зверь!
Ольга крутилась перед трельяжем, пытаясь рассмотреть результат экстремальной порки.
— Ужас… Ф-ш-ш-ш….
Она осторожно прикоснулась к сплошному — на обе ягодицы — синяку.
— У-у-у! Тебе бы так…
С каким-то самоистязанием она снова притронулась к исполосованному заду. Неожиданно нахлынули воспоминания, как её нагнули… Как это было стыдно и… И сладко. Именно неожиданная реакция предавшего её собственного тела заставила тогда взбеситься. Никогда… Никогда в жизни она не получала наказания ремнём. Стыд подчинённого положения неожиданно преобразовался в возбуждение.
— …Оля!
— А? Что?
Она непонимающе посмотрела на удивлённую Ирину.
— Это Я тебя спрашиваю: что с тобой?
— Нет, всё в порядке. Всё в порядке! Надо идти.
Удивляясь самой себе и реакции организма, Ольга почувствовала, что горит у неё не только попка, но и кое-что между ног. И лицо, которое запылало от осознания того, что она возбудилась от такого.
«Никогда мазохисткой не была…» — Пробурчала она, натягивая джинсы. Новая волна сладкой боли растеклась по всей попке, концентрируясь где-то ниже, сходясь в одной точке.
— Нет, так дело не пойдёт! — Заявила она. — Надо обязательно смазать.
Ольга раскрыла отделение серванта с лекарствами и через пару минут нашла требуемое.
— Вот! Верное средство. Ира, помогай мазать.
Она передала девушке тюбик.
— Что это? «Бадяга»… Чего? — Девушка захлопала глазами. — Я думала, что бадяга — это что-то неважное, что-то муторное. «Ну и бадяга» говорят.
— Как видишь, это полезная мазь. От синяков и опухоли хорошо помогает. Давай, мажь.
Ольга легла на живот, выставляя на обозрение багровые полушария. Но Ира уже подошла к мужу:
— Миша, поворачивайся.
Тот смущённо махнул в сторону старшей жены, а сам присел на край стола.
— У неё серьёзней выглядит. Начни с Оли.
Пожав плечами, девушка приступила к процедуре.
— Ай! Аккуратней.
— Извини… Вот и всё. Теперь Миша. Подними руки.
Вскоре его рёбра заблестели от мази.
— Так, ребята. — Ира щёлкнула пальцами, привлекая внимание. — По сравнению с вами у меня ерунда. Но мне кажется, что тоже будет синяк… Два синяка.
Она спустила штаны, показывая пару симметричных ярко-алых отпечатков ладоней.
— У меня всегда так. Кожа очень сильно реагирует. Поэтому… Смажьте, пожалуйста.
Девушка обезоруживающе улыбнулась и протянула тюбик.
— Оба, если можно.
— Опять психологические фокусы?
Ольга проворчала, но натёрла мазью ту половинку попки, по которой ударила. Михаил одновременно справился со своим фронтом работ.
— Вот и всё! — Ира шустро оделась. — А теперь, как говоришь ты, Миша, арбайтен!
* * *
Сначала хотели копать с самой низкой стороны котлована. Но Михаил прошёлся с рулеткой, а Ира по его измерениям быстро подсчитала, что в другом месте гораздо ближе до низкого участка и меньше объём земляных работ. Расставив вешки, зарылись в грунт.
До вечера, завывая при каждом движении, прошли едва четверть. Михаилу не удавалось без болей в рёбрах ни воткнуть лопату в землю, ни откинуть набранный грунт. А ещё приходилось через каждые десять сантиметров рубить корни деревьев. Девушки легко справлялись с первой частью работ, но им со стоном приходилось нагибаться, чтобы поднять инструмент с землёй.
После ужина, вытерпев экзекуцию с мазью, девушки уснули на животиках, боясь побеспокоить раненные кормовые части. Михаилу же пришлось искать положение, чтобы не задеть как старые, так и новые повреждения. Наконец, удалось повернуться полубоком, когда почти ничего не болит. В таком виде и уснул, придерживаясь за торец дивана.
Утром разминка получилась особенно тяжкой. Мало ему стягивающихся шрамов от столкновения с гигантской кошкой. Так теперь весь левый бок сплошь горел зверской пульсирующей болью. Бадяга немного успокаивала и снимала боль. Но не сказать, что серьёзно. Помучившись за завтраком, он заглотил анальгин. Всё равно срок годности у таблеток заканчивался через полгода. Ольга тоже закинулась химией.
— А я не буду, — решила младшая. — Не болит почти.
И она показала уже побледневшие, но всё ещё выпуклые следы ладоней.
— И долго у тебя так? — Поинтересовалась Ольга.
Мелкая только пожала плечами в ответ:
— Пару дней точно.
— Спасибо тебе.
Ольга аккуратно обняла девушку сзади за плечи и положила подбородок на плечо.
— Спасибо. Ты ведь спасла нас. Не дала распасться