ровно, потом плюнул и опёрся на камень солнечных часов. Долгие пять минут он трепал нервы жёнам, мрачно отмахиваясь от вопросов.
— Ну, что там? — Ира нетерпеливо подпрыгивала и дёргала за плечо. — Это гнус? Это точно гнус? Ну, скажи!
— Да не дёргай ты! Ничего не видно.
Девушка обиженно отступила.
— Я… Ты…
— Ира, не тереби. — Ольга взяла её за руку. — Так ведь действительно всё размазывается.
— Ой! Извини, Миша.
Раздражение, внезапно возникшее, когда ему помешали, отпустило мужчину.
— Ничего… Всё в порядке.
Он разогнулся.
— Это не мошкара, не гнус. Слишком высоко для насекомых. — Пояснил он. Оля, помнишь ту скалу? Ты её показывала в прошлый раз. Так она на фоне этой тьмы выглядит как… Да никак. Слишком мелкая.
— Всё-таки дым?
— Нет. Думаю, что это настоящая осень. Тучи ползут. Сплошной фронт дождя. Я бы даже сказал — ливня.
Он попробовал ветер пальцем:
— Чувствуете? Ветер всё ещё с севера. Но теперь гораздо холоднее. Думаю, нам грозит резкое похолоданее.
— Ну, теперь-то можно не спешить и не бояться. — Улыбнулась Ольга. — Весь урожай собран.
— Сено осталось, — возразил муж. — Не всё сметали ещё. И одну копну лучше приволочь домой.
Ирина вклинилась в разговор:
— Ребят, я тут подумала… Если такие тучи… Миша, ты ведь тоже на Камчатке вырос. Помнишь, какие ливни там, как всё заливает? Какие потоки по склонам?
— Помню, конечно. Это ты к чему?
— К тому, что дом в яме стоит!
Лицо девушки выражало крайнюю тревогу.
— Мля-а-а-а! — Сматерились Михаил и Ольга в голос.
Теперь им тоже стало не по себе.
— Значит так, — решил глава семьи. — Здесь нам делать нечего. Надо хоть объём работ определить. Возвращаемся!
Он подходил к спуску, когда Мишка требовательно гавкнул.
— Что тебе?
— Гав!
— Еда? — Мужчина достал кусок мяса.
— Гав-гав!
— Понятно с тобой всё, проглот. Держи… И ты держи!
Он бросил собакам по куску и глянул на девушек.
— Вам тоже мяса?
— Не откажемся. Только не кидай, пожалуйста. — Усмехнулась старшая.
— Ну, что ж вы! Я ж не…
— Не «кто»?
— Не знаю, как таких называют. Ну, всякие такие, кто девушек на поводке держат и кормят из собачьей миски.
— Ф-ф-фу! Сапегин! Ты где такие извращения видел?
Михаил засмущался.
— Да так… Мелькало в сети.
— И часто ты такое «мелькало» смотрел? — Ольга подозрительно прищурилась.
— Ничего я не смотрел! Это всё поклёп! Всё врут!
— Кто врёт?
— Все! Все врут! А я белый и пушистый.
— Сапегин! Признавайся!
Она навалилась на него, прижимая к солнечным часам, и поцеловала — грубо, в засос. Михаил вывернулся и отскочил.
— Твою же нафик! Хватит! Пошли уже домой. Дела не ждут.
* * *
Ольга так и не отстала, время от времени выпытывая у него, какое ещё «мелькало» он смотрел. Используя при этом методы допроса, не разрешённые международной конвенцией по правам человека: щипки, укусы и шлепки по заднице. Каждый раз она комментировала Ирине невнятные ответы мужа. Или их отсутствие. За короткую дорогу от Скалы до дома она всё-таки умудрилась вывести его из себя.
Михаил никогда не поднимал руки на женщин, но тут какая-то пелена окутала мозги. Почти не контролируя себя, он выломал гибкую ветку и, улучив момент, поймал жену за шею, а потом и в локтевой захват. Заставил наклониться. Так, чтобы она выставила попку.
— Ты что делаешь? — Послышался глухой голос из подмышки.
Михаил промолчал. Только сопел, пытаясь справиться с сильной женщиной.
— Эй! Ты чего задумал? — Голос стал испуганно-злой.
Михаил нанёс первый удар. Несильно — правая рука до сих пор почти не могла работать.
— Ай! Твою мать!
Попало не столько больно — через плотные штаны почти не чувствовалось, но очень обидно. Ольга ударила в ответ кулаком по рёбрам. Михаил снова стегнул вичкой. Ольга замахнулась и вдарила со всех сил. Но в таком положении не очень размахнёшься. Да и бить получалось только в левый, здоровый бок. Но и этого хватало. К тому же удар отдавался с другой стороны. Боль раз за разом вгоняла мужчину в ожесточение. Он уже перестал жалеть раненый бок и замахивался изо всех сил. Это было какое-то странное наслаждение: бить и чувствовать боль в ответ, боль от своего удара, моральную боль от того, что поднял руку на любимую. Закушенные в кровь губы немного отвлекали от боли ударов, которые получал от жены. Но моральная — моральная боль не проходила, и глаза застилала пелена слёз.
Внезапно он почувствовал резкую, перехватывающую дыхание вспышку в левом боку. Взвыв, мужчина схватил жену за волосы, бросил на землю и… Очнулся.
Рядом ревела в голос Ира, пытаясь их разнять.
— Хватит. Пожалуйста, прекратите. Хватит. Не надо.
Мужчина отошёл на пару шагов, чуть не упав от нахлынувшей слабости. Перед ним поднималась жена: заплаканная и оттого красивая странной красотой. И всё так же любимая, несмотря на её недавние выкрутасы.
Усмехнувшись уголком рта, она тряхнула растрёпанной косой и внезапно заржала.
— Импотент, мля! Нормально не можешь уже?
— Тебе добавить?
— А добавь!
— И добавлю!
— Добавь-добавь, если по-другому не встаёт.
Михаил замахнулся. Но ударить не успел: между ними выскочила Ира и снова заревела:
— Хватит, пожалуйста. Хватит уже. Не надо ссориться.
Она жалобно смотрела на них заплаканным личиком. Внезапно что-то промелькнуло в её глазах, девушка решительно задрала подол куртки, наклонилась.
— Если это поможет, то ударьте меня. Пусть злость перейдёт ко мне, а не друг в друга. Я… Я не буду защищаться.
Ольга долго смотрела на девушку внимательным взглядом. Из груди вырвалась смешинка, другая — и женщина расхохоталась. Но уже не злобно, а легко и душевно.
— Тоже мне, Иисуска выискалась! Думаешь, не ударю? Ошибаешься.
Дружеский, но не сдержанный по силе шлепок заставил девушку взвизгнуть и потереть попку. Она глубоко вздохнула и повернулась к мужу:
— Полдела сделано, теперь ты.
— Что за бред! Прекрати сейчас же!
— Нет. Оля ударила, теперь ты.
— Не буду я тебя бить. Нам домой надо идти.
— Это удар примирения. Пока не шлёпнешь — домой не пойду.
— Не пойдёшь, значит?
— Не пойду!
— Ладно… Сама виновата.
— Угу… Я жду… Мой господин.
— Твою же ж мать!
Фраза обозлила мужчину, но ясности мысли он уже не терял и хотел ударить в полсилы. Как на зло, под ногу попался какой-то корень, и Михаил приложился всем весом. Ирина взвыла и часто задышала, пытаясь унять боль. Улыбнулась через силу:
— Ну, вот. Теперь осталось…
— Ты извини, — стушевался мужчина. — Я не хотел так сильно. Это вон — корень попался.
— Правильно попался. Иначе не получилось бы. Только извиняться надо не перео мной. Теперь ведь тебе стыдно.