Сережа, балансируя, резко наклонился в другую сторону. Весло выпало у него из рук и упало в воду. Лодка вновь накренилась и зачерпнула другим бортом. По воде кругами пошли крупные волны, зашуршали по камышам, захлюпали, достигнув берега.
– Не шевелись! – вновь перемещая центр тяжести своего тела и выравнивая лодку, выкрикнул он.
Его крик испугал её. Ухватившись руками за борта, она застыла, но от неожиданности её ножки раздвинулись, и Сережа на мгновение увидел треугольничек её светлых трусиков. У него мгновенно возникло пронизывающее все его существо чувственное желание, и он мысленно представил, что было бы, если бы опрокинулась лодка. Тогда бы им пришлось, выжимая мокрую одежду, раздеться.
– Испугалась? – когда все успокоилось, спросил он.
– Нисколечко.
– Хорошо еще, что на дне лодки доска, а то бы замочили ноги.
– Это ты побеспокоился?
– Нет, так было.
– А я думала, ты.
Сережа сделал несколько гребков и лодка, разрезая стекловидную гладь, поплыла.
– Плывите вдоль берега, – попросила Юля.
– Что, боитесь!
– А то нет…
Они заплыли под ветки нависших над водой деревьев. Чтобы насладиться прелестью ночи, он перестал грести. Лодка по инерции проплыла несколько метров и остановилась. Они ухватились за гибкие ветви и замерли. Слышно было только, как с весла капали в воду редкие капли. Иногда из деревни доносились приглушенные звуки, но здесь ночь была глуха и тепла. Лишь раз квакнула лягушка, нежно пиликнула птица, да где-то ухали, перекликаясь, две совы.
Было что-то своеобразное в этой части реки, спокойной, извилистой и такой чуждой всякой суеты. Луна уже поднялась и ярко светила. Камыши поблескивали, а прибрежные деревья, казалось, роняли серебро в воду, темневшую под их ветвями.
При свете луны звезды казались только проколами в лиловом небе. Их ноздри щекотал аромат, доносившийся с поросших камышом отмелей и прибрежных лугов. Этот запах, после многих дней тепла, был особенно сладок. Он вдруг принес с собой волну чисто физического томления. Ведь они целый день грезили о том, что поплывут по этой извилистой речке, наполненной благоуханием трав и полевых цветов.
– Комарики кусают, – сказала она, хлопнув ручкой по ножке, чтобы раздавить разбухшего от крови большущего комара.
– Около берега их много, – заметил Сережа и, не сводя глаз с её сомкнутых темных от загара ножек, сделал несколько гребков веслом. Лодка отплыла от берега и направилась по течению.
– Вы думаете, комары до нас не долетят?
– Конечно.
– Как хорошо все знать… – заметила она. Сережа промолчал.
Катаясь по реке, они почти не разговаривали. Они словно понимали, что в этой дремотной летней тишине, на воде, погруженной в темень, они становятся ближе друг к другу. Для них было что-то успокоительное в этих долгих ленивых минутах, когда можно было молчать и всем своим существом впитывать лето: его аромат, спокойный ритм, легкое колебание тростника, тихое журчание под веслом воды и доносившиеся из прибрежных деревьев приглушенные голоса ночных птиц.
23
– Хочу погулять по лесу, – сказала Юля, увидев на фоне неба причудливые очертания деревьев. – Это что, лес, – спросила она.
– Нет, это скорее перелески, – ответил он.
– Все равно.
Сережа повернул лодку к берегу. Чтобы благополучно вылезти из лодки, он выбрал отлогое место и пристал к нему кормой.
– Давай посидим, – вдруг предложила Юля. – Когда еще будет такое!
Сереже казалось, что у нее сегодня поминутно меняется настроение.
Чтобы лодку не сносило течением, он уперся веслом в илистое дно.
Было тихо: ни зверя, ни птиц, ни человека. Все замерло в ожидании, но не надолго. Вот уже стали просыпаться ночные твари, и соловей начал издавать свои протяжные гортанные трели. Ночь затаилась в безмолвных прибрежных верхушках деревьев и в еще более безмолвной глуби вод. Лишь изредка она издавала легкий вздох или бормотание. А дыхание её было по-прежнему знойным и полным душистого аромата.
Улыбка лунного света скользила по каждой рябинке вод, по каждому стеблю тростника, по каждой сложившей лепестки лилии, по лицу Юли, по волнистым, ниспадавшим на плечи волосам, скользила по её руке, опущенной в воду.
– Давай погуляем, – наконец, тихо сказа она.
Сережа сошел на берег, подал ей руку и они пошли мимо залитых луною хлебов, которые словно бы принадлежали теперь совсем другому миру, чем те, что стояли здесь каких-то два часа назад.
24
Был уже второй час ночи, когда они переплыли реку. За все время, пока они гуляли, Сережа испытывал чувственное томление и горел только одним желанием: увлечь её под сень деревьев, прислонить к стволу, а еще лучше завалиться с ней под стог душистого сена, ощутить губами вкус её губ, лаская, вдохнуть аромат её тела.
Но Юля сегодня, капризничая, испытывала его, держала на расстоянии. И он ни одним движением не нарушил её желания. Для нее даже казалось неестественным, что он, гуляя с ней ночью наедине, настолько держит себя в руках. Но она была самолюбивой девушкой, и если вначале, понимая его желание, она с удивлением посматривала на него, то затем её чувство перешло в досаду.
Его глаза, устремленные на нее, смотревшие с тоской и легким укором, только усиливали её досаду, и она всячески старалась делать вид, что не замечает его взгляда.
Когда гуляние закончилось и они вновь переплыли на свой берег, Сережа привязал лодку цепью к прибрежному кусту, спрятал в траве весло и посмотрел на Юлю. Неужели он сегодня не поцелует её!
Она, как и три дня назад, сидела на старом потрескавшемся пне и Сережа, глядя на нее, почувствовал, что она испытывает те же, что и он, чувства, и думает о том же.
Он молча подошел к ней, она протянула руку и встала. Их пальцы сплелись. Инстинктивно чувствуя в ней перемену, он без страсти робко коснулся губами её лба (она не сопротивлялась), стал целовать её лицо. Принимая поцелуи, она привстала на цыпочки, переступила ножками и потеряла равновесие, но вовремя ухватилась за его шею.
Они чуть не свалились в крапиву и лопухи, но Сережа удержался. Ни слова не говоря, они подошли к знакомому вязу. Она спиной прислонилась к толстому стволу, положила на его плечи руки, откинула назад голову.
– Только без синячков! – прошептала она.
Её хитроумие, артистизм, отговорки, притворство, нежное тело, ждущие поцелуя губки, маленькие, прижимающие его к себе, на его плечах ручки, стройные загорелые ножки, гибкий стан и тот светленький треугольничек трусиков, который он подглядел в сокровенном месте, когда чуть не опрокинулась лодка, сделали его нетерпеливым. От желания он почти обезумел и страстно, словно впервые, стал целовать её глаза, маленькие аккуратные ушки, носик, щечки, шею, губы, касался языком её языка, а руки его то гладили, то сильно сжимали её плечи, скользили вниз по спине на ягодички…