– Сейчас молодежь не поймешь, спортилась, – косо поглядывая на Сережу, сказал его дед. – Прошлый раз иду вечером, темно уже – глаз выколи, а парни сидят под деревьями у клуба на скамейке, и тут же девки, мать их в задницу, и поют: «На дворе стоит погода май, май, май… Полюбил я мою Машу – дай, дай, дай…» Вот и наш, глядишь, такую подцепит! Что будем делать, как в подоле принесут!?
– Не дай Бог!
– Принесут, а сами в город… Будем нянчиться.
– Ладно еще, парень у нас неиспорченный, а с девками сейчас еще больше забот.
– Не загадывай. Вон Валька Колотухина выскочила за Петьку Королева. Свадьбу, как люди, сыграли…
– Как не сыграли, одной водки, говорят, в двух домах пять ящиков выпили.
– Вот и я о том. А как родила, говорит ему: «Не от тебя!» Сейчас разводятся. Беда!
– Не дай Бог.
– Сейчас молодежь, как жить, у родителей не спрашивает.
– Деньги только спрашивает…
«Возможно, они со своей точки зрения и правы», – подумал Сережа, не открывая глаз, но для него то, о чем говорили они, не имело теперь никакого значения. Он хотел Юлю так, как вовсе не укладывалось в привычные рамки серьезных отношений или случайных легкомысленных связей.
Он хотел её без размышлений, хотел её вне логики и здравомыслия. И о чем бы он теперь ни думал, всегда, как по кругу, приходил к одному и тому же: темные волнистые волосы, смотрящие на него с любовью смеющиеся блестящие глаза, чувственные, зовущие к поцелую губки, стройные загорелые ножки, гибкий изящный стан, и все это без усилия убедить его в чем-либо.
30
Сережа, как обычно, пришел на свидание загодя. Был чудный вечер, который незаметно переходил в ночь. Сережа лежал на сене (на том самом, где они вчера лежали с Юлей) и, казалось, не замечал ничего. Он был занят все тем же: молодым напряжением, той игрой просящих сил, от которых, казалось, могла закипеть кровь.
Когда скрылось за горизонтом солнце и быстро стало темнеть, он взглянул на часы, встал, стряхнул с себя сенную труху и по влажной от вечерней росы траве пошел навстречу своей любви.
Он не знал когда она точно придет. Юля сказала: «Когда заснет тетя». А когда она заснет?
Когда до изгороди из жердей оставалось метров сто, он остановился и стал вглядываться в темноту. Никого не было. Тогда он решил, что, как и прежде, встанет за куст и будет наблюдать за ней, но сегодня Юля опередила его.
– Ку-ку! – услышал он сзади себя.
Сережа оглянулся и увидел её. Юля вышла из-за дерева и уже с полминуты наблюдала за ним. В её глазах было кокетство и готовность на ласку.
Глядя на неё, он замер. Ему остро представилось, как обовьют в любовном экстазе её маленькие ручки его шею, как запрокинет она голову, как забьется она, словно подраненная птичка, подставляя поцелуям лицо и шею; как сплетутся его руки с её руками, как они заскользят по её плечам, стану, бедрам и прижмут её тело к его телу, и она, чувствуя напряжение его плоти, затрепещет.
Но Юля словно не видела, что творится с ним.
– Сегодня я раньше, – сказала она, когда Сережа подошел к ней. – Чего молчишь?
Он молча продолжал смотреть на нее. Глаза его горели и говорили о нескрываемом желании. Но он не мог предугадать, как же она поведет себя в эту ночь.
– А ты давно пришел?
– Давно.
– А чего делал? Почему не подходил?
– Я опоздал на чуточку.
– Чуточку не считается.
«Ах ты, капризница!» – глядя на нее, подумал Сережа. Сейчас она будет держать его на расстоянии, разыгрывать недотрогу, но ведь он то видит, чувствует, что творится у нее на душе.
– Не рассчитал, – её игра еще в большей степени возбуждала его.
– А я думала, что мне подарят букетик.
«Оно и правда. Какой же я, однако, болван!» – подумал Сережа.
– В следующий раз.
– Посмотрим…
Юля сегодня пришла в коротенькой в красную клетку юбочке и в бордовой, на пуговках, блузке. Глядя на нее, Сережа подумал, что пуговки можно будет легко расстегнуть.
– Ну, что же мы стоим, идем, – выходя на тропку, сказала Юля. И пошла грациозно, чуть покачиваясь, точно разыгрывая симфонию пластических, никому не доступных больше движений.
Ступая по траве, Сережа с ней поравнялся, коснулся её ручки, желая идти, держа её руку в своей руке, но Юля наклонилась, подобрала сухую ветку и стала её вести по траве.
Сережа отстал, перешел на другую сторону, коснулся пальчиков её руки. Искра пробежала, и он не выдержал: сделал два шага вперед и встал перед ней.
Его руки уже готовы были обнять её тело, но её глаза, с бесятами в глубине, смеялись.
– У-у, какой нетерпеливый, – охлаждая его пыл, сказала она, и он отступил, взял её руку, и они молча пошли.
– Ты со всеми девочками такой пылкий? – спросила она.
– Нет.
– А с кем же?
– Только с вами.
Его ответ Юле понравился. «Он еще никого так не любил, как меня», – подумала она.
– Ты что сегодня делал? – через некоторое время спросила Юля, все еще делая вид, что не замечает, что же творится в его душе.
– Я? – переспросил Сережа, видимо не понимая, о чем же это она спрашивает его. Юля улыбнулась и повторила вопрос.
– Купался, загорал, думал, что ты тоже придешь…
– Ой! Смотри, – перебила его Юля, увидев в траве светлячков, и наклонилась, но светлячок вдруг куда-то исчез. – А мы с тетей ездили за лесной ягодой. Должна же я ей хоть в чем-то помогать!
– Что-нибудь нашли?
– На двоих набрали трехлитровую банку. Я всего набрала литр, остальное тетя. Сварили варенья. Она мне баночку даст, я увезу её с собой.
Она говорила, а он почти не слушал её, не понимая, как можно серьезно говорить о каких-то банках.
Юля высвободила свою ручку, но он вновь поймал её. Их пальцы сплелись.
– А вы со всеми мальчиками себя ведете так же, как со мной? – осмелев, спросил он.
– Я… – Она на мгновение задумалась. – Конечно, – ответила и подумала: «Пусть не зазнается».
«Вся прелесть в том, что её мысли невозможно предугадать», – подумал Сережа и посмотрел на неё. Она тоже на него оглянулась, и он почувствовал, что огонь, которым горел он, стал перекидываться и на неё. Несколько минут они шли молча.
– Куда мы идем? – мягко спросила Юля.
В её голосе он уловил перемену и не мог больше ждать. Сережа остановился, обнял её за плечи, от желания у него закружилась голова.
– У-у, какой пылкий… – сказала Юля, но уже почти шепотом.
Она еще колебалась, не теряла благоразумия, но не успела отвернуться, как Сережа впился губами в её губы. Оторвавшись от её губ, он стал целовать шею, расстегнул пуговки на блузке, покрыл поцелуями груди.
– Прямо на тропке! – прошептала она.
До него долетел смысл сказанных ею слов. Здесь было так неудобно. К тому же по тропке мог пройти случайный прохожий.