Сережа порылся в кармане брюк, достал, протянул ей с несколькими сломанными зубьями расческу, затем поднялся и стал надевать рубашку.
Когда он привел себя в порядок, её ручка оказалась в его руке и, не говоря друг другу ни слова, но сознавая, что после этой ночи их отношения перешли в новое качество, они, не разбирая дороги, пошли в ночи.
26
Юля прислонилась к воротам. Её глаза в лунном свете блестели. Сережа обнял её за плечи, прижал к себе, сквозь тонкую ткань блузки ощутил упругую нежность грудей, нашел губами её губы и вновь оказался во власти чувственных желаний.
– Нет, не здесь, – прошептала она. Ей почему-то казалось, что из окон дома на них смотрит тетя. Она вырвалась из его объятий и подбежала к калитке, но та была на запоре. «Значит, ночью тетя вставала и, не проверив, дома ли она, задвинула защелку», – подумала Юля.
– Я сейчас, – сориентировался Сережа, и не успела она еще что-либо сообразить, как он, словно каскадер, подтянулся на руках и бесшумно перемахнул через почти двухметровые ворота. Оказавшись во дворе, он прислушался.
В доме было тихо. Только в курятнике на нашестах зашевелились, тихо покудахтывая, куры. Сережа осторожно отодвинул защелку. Приглушенно скрипнув, отворилась калитка. Не успев сообразить, что к чему, Юля опять оказалась в его объятиях.
– Тетя! – отталкивая Сережу, приглушенно прошептала она.
– Где? – оглядываясь и никого не увидев, спросил он.
– Смотрит в окно.
– Ну и пусть смотрит.
– Для меня не пусть. Сейчас выйдет.
– Она спит без задних ног. У вас баня заперта? – обратив внимание на баню, которая виднелась сквозь ветви деревьев, спросил Сережа.
– Заперта, – угадывая ход его мыслей, ответила Юля и стала ручкой подталкивать его со двора.
– Ты спишь на веранде? – показывая глазами на окна, спросил он.
«Ишь ты, разобрало!» – не обижаясь на Сережу, подумала она.
– За печкой в хате на лавке, а тетя на печи.
– Так же как и я, – отдавая дань ее чувству юмора, заметил Сережа, и опять его руки прижали её к себе, скользнули по спине, спустились на бедра.
– У – у, нехороший! – Юля энергично перехватила его руки. – Пока.
Она стала закрывать калитку, однако почувствовала сопротивление его сильной руки. Её глаза блеснули, как у зайчихи, но Сережа робко с мольбою в голосе прошептал:
– В последний раз, – потянулся к ней, и она уступила. Их губы соединились, его руки вновь стали ласкать её тело. Она почувствовала, что тлеющий в его душе огонь вновь, словно от порыва ветра, стал охватывать его.
– Тетя! – прошептала она, отталкивая его.
Сережа сорвал последний поцелуй. Юля потянула на себя калитку. Она, стукнувшись о запор, закрылась. Юля замерла, прислушалась к шорохам в доме. Ведь тетя так чутко спит! Было тихо. Только опять, словно перешептываясь, закудахтали в курятнике, на этот раз вместе с петухом, куры. Она осторожно задвинула защелку.
– Я пошла, – прошептала Юля, зная, что Сережа все еще не уходит.
Ступая на цыпочки, она поднялась на крыльцо, осторожно отворила дверь, ведущую в сенцы.
27
Этой ночью, лежа в постели без сна, Сережа думал о прошлом, и оно представлялось ему пустым – все расплылось, растаяло в пламени его теперешнего чувства. Так сильно было в нем ощущение полной оторванности от мира, что ему просто не верилось, что все, хранившееся в памяти, действительно когда-то с ним происходило.
Он весь был теперь в огне, и помимо этого огня, помимо её, Юли, которую он любил, – а она пробудила в нем чувственную страсть, – теперь ничего для него не существовало.
Да, в ней было что-то такое, что влекло его к ней. Не только хорошая изящная фигурка, легкомыслие и кокетство – надо отдать ей справедливость, но какая-то мягкость, женственность, эротичность и неотвратимость, точно в ночи пламя свечи.
Не в силах справиться с волнением и зная, что не заснет, Сережа, как и в прошлую ночь, вышел в сад, сел на скамейку у бани и стал всматриваться в уже меркнувшие предутренние звезды, думая о том, что неужели он так неожиданно и просто нашел свою единственную, ярко сияющую, предназначенную судьбою только для него звезду.
Юля! До чего же у нее поразительно живые и ясные, манящие темные глаза; с какой любовью они смотрели сегодня на него!
Юля! Какая она возбуждающая, нежная, очаровательная, отзывчивая в чувственной любви! Прикосновение к её губам делает что-то странное с его сердцем.
Юля! С каждой встречей он все ближе и ближе приближается к ней. А тело! При воспоминании о нем его бросает в жар и сильно начинает колотиться сердце.
«А как она отличается, – думал он, – от деревенских девушек, которые живут жизнью природы». Они, казалось ему, вообще не смогут понять его.
Да это и понятно. Они почти не говорят о любви даже между собой, и тем более не выставляют её напоказ, а страсть у них считается глубоко неприличной, ведь благопристойность у них воспитывалась веками на отсутствии каких бы то ни было соблазнов, досуга и эстетического чувства.
28
Этой ночью, лежа в постели, Юля тоже не могла уснуть. Ей казалось, что то она летает в облаках, то стремительно, порхая как бабочка, не касаясь пола, кружится, надев белоснежное подвенечное платье, в стремительном танце.
«Какое счастье, – думала она о том, о чем мечтает каждая девочка, – любить и быть любимой!»
Еще ей доставляла удовольствие та обезоруживающая истина, которая состояла, по её мнению, в том, что в любви всегда один целует, а другой подставляет щеку. И в случае с Сережей, щечку, разумеется, подставляла она. Он очень сильно её любит.
Славный мальчик. Ну а дальше-то что?! Уступит она ему? После этой ночи, поскольку она жила больше чувствами, этот вопрос перед ней как бы даже и не стоял.
Раньше она думала, что не уступит. Но сегодня она побывала точно в раю. Она была готова в нем, от избытка чувств, раствориться. Её и сейчас приводило в трепет воспоминание о прикосновениях к её руке, бедрам, животу его «дружка».
Неужели она сможет принять его и при этом остаться живой?! Конечно, ей будет больно, но не надолго. Зато вслед за этим её захлестнет волна блаженства.
Юля инстинктивно чувствовала, что она из тех девочек, которым дано природой испытать все прелести чувственной любви.
29
Сережа заснул, когда уже рассвело, а проснувшись, не открывая глаз, стал прислушиваться к разговору, который вели (как сейчас выражается молодежь) его предки.
– Вчера в магазине Настя сказывала, – говорила его мама, – к Мельниковым с городу племянница приехала. Еще соплячка, два дня в деревне прожила, какого-то парня подцепила. Вот кому-то на горе будет жена: ни обед сготовить, ни по дому прибраться, ни со скотиной, ни в огороде…