«При желании она могла вчера уже через пять минут вылезти на берег, а говорит так, словно я насильно её удерживал в воде», – подумал Сережа и сказал:
– Когда я был маленький, мне мама при простуде прикладывала к носу с двух сторон по горячему куриному яичку.
– Вот не знала, а гусиное можно?
– Даже лучше.
– А индюшачье?
– Это же народное средство. Главное, мама говорила, чтобы было яичко.
– Обязательно попробую. Синячков на шее много наставил? – Юля откинула назад голову.
– Почти не заметно, – успокоил её Сережа.
– Значит, заметно. Сколько их?
– Два. С каждой стороны по одному. Вот и вот. – Сережа легонько дотронулся пальцем до синячков.
– У-у, нехороший! Придется от тети надевать кофту в такую жару с высоким воротничком. Скажу, простудилась.
– Да она и не поймет, что к чему. Раньше ведь так, как сейчас, не целовались.
– А что же делали?
– Женились сразу и все.
– Прямо и сразу?
– Да.
– И все-то ты знаешь, – приглядываясь к Сереже, заметила Юля. По выражению его глаз было видно, что он шутит.
– Скажи ей, что упала с крутого берега в кусты. Прутиками шею повредила.
– Оригинально. А почему, спросит она, упала?
– Размечталась.
– Она спросит, о ком?
Сережа посмотрел на Юлю. Он давно уже задавал себе вопрос: «Глупа она или умна?» – и только сейчас решил, что, пожалуй, умна.
– А сколько тете лет? – спросил он.
– Она старше мамы.
– А сколько маме?
– Она вышла замуж в двадцать пять.
– Вам тоже нужно было поступать на физфак. Если ей под пятьдесят, то она и не помнит, если и целовалась, что от этого могут быть синячки.
– Нет, мы этого не забываем.
Сережа с удивлением посмотрел на неё.
– Вы вспоминаете об этом как о приятном?
– А ты как думаешь?
Сережа призадумался. «Ну, конечно же, как о приятном», – решил он.
– Так что мне сказать тете про губы?
– В каком смысле?
– Стали как лепешки толстые от поцелуев. Разве не видишь?
– Нисколечко и не заметно.
– Я-то чувствую. Сегодня утром специально с постели не вставала, пока тетя на работу не ушла.
Сережа сидел рядом с Юлей, прислонившись спиной к стогу, а плечом к её плечу. Ее рука была в его руке. Он поглаживал хрупкие нежные пальчики, а затем вдруг её пальчики оказались между его пальцев. В этом было по поверью что-то символическое.
– Хулиганите, – освобождая свою ручку, сказала она и с загадочной улыбкой, с бесенятами в глубине глаз, посмотрела на него. Но он не отвел взгляда.
Все еще не веря своему счастью, он смотрел на нее сбоку и любовался ею. А она, сидя на сене, была в этот момент сказочно хороша. Стройные, положенные одна на другую загорелые ножки, тонкий изгиб шеи с синячками, нежнейшие прыщики, видимо, от простуды, чуть выше лопаток, и этот жест, каким она освободила свою ладонь из его руки, в очередной раз пленили Сережу.
Желая её, он еще ближе придвинулся к ней. Его «дружок» стал поднимать головку, но Юля отодвинулась от него.
– Мне пора, – сказала она. – Я сказала тете, что сегодня буду весь день дома, а приду с синячками. Где у меня шляпка?
– Наверное, на берегу.
– Там же и букет цветов, который вы мне подарили?
– Когда вы соскочили с пенька, то все потеряли.
– С вами соскочишь.
– Я думаю, ничего не пропало. Сейчас найдем.
Юля встала, стряхнула с себя сенную труху, поправила волосы и пошла к берегу. Сережа шел рядом. Боковым зрением она незаметно следила за ним. Ей нравилось, что он все время не только провожает и следит за ней взглядом, ясно показывая, что с ним творится, но и всячески старается к ней прикоснуться. Ей это было не только приятно, но и волновало её.
Шляпка с букетом цветов лежали у старого пня, на котором сидела Юля. Она слетела с её головы, а букет выпал из рук, когда Сережа неожиданно поцеловал её в ножку.
Юля поправила помятую шляпку, надела её и как бы спрашивая: «Ну, а дальше то что?» – посмотрела на Сережу.
– Вы завтра свободны? – спросил Сережа, ловя взглядом каждое её движение, и подал ей поднятый с земли букет цветов.
Ему по неопытности было невдомек, что подобные вопросы задавать девушкам, назначая свидание, не следует, ибо его вопрос подразумевал, что она может быть занята, встречаясь с другим парнем.
По губам Юли пробежала легкая ироническая улыбка.
– Я могу прийти, но купаться не буду, – сказала она, взяла букет и сквозь него посмотрела на Сережу.
Цветы и глаза, их выражение для него было неуловимо. Таинственность, она манила его. В его памяти надолго отложился этот взгляд.
– А вечером? – неуверенно спросил он.
– Если хотите. Давайте при луне покатаемся на лодке. Постарайтесь взять где-нибудь напрокат.
– Возьмем просто так. Это же не город.
– Хоть как. Я люблю лунный свет.
– Вы сентиментальны.
– Нет. Просто для разнообразия. К тому же красиво. Когда мне еще придется покататься ночью с таким парнем, по такой реке? Вы катались в лунном свете по воде?
– Нет.
– Вот, видите.
– Тогда завтра в десять.
– Если к этому времени заснет тетя.
Сережа, желая на прощание поцеловать её в губы, приблизился, нежно обнял за плечи, она подставила ему щечку. Его глаза горели, говорили о многом. А Юля, вот такая, с румянцем на щеках и улыбающимися глазами, она, как никогда, испытывала приятную уверенность, – она красива! Она инстинктивно чувствовала, что её красота обладает для Сережи таинственной силой, она не только раскрывает его душу, но и очищает её от себялюбивых мыслей.
– Меня провожать не нужно, – сказала она и свойственной только ей походкой, красиво покачивая станом, вышла на тропку.
А Сережа, глядя ей вслед, начал вдруг понимать ту обезоруживающую истину, что в их отношениях теперь не ему решать, – так велика была его любовь, – что он перестал быть отдельным существом, наделенным отдельной волей. Он слился с нею и мог действовать лишь тогда, когда его и её воля были едины. Никогда он не скажет ей: «Ты должна!» Он её слишком сильно любит.
20
Тетя была еще на работе. Как только Юля, скинув туфли, вошла в дом, она подошла к зеркалу. Опасения её не оправдались. На шее с каждой стороны было по одному небольшому синячку, но их, если специально не приглядываться, можно было и не заметить. Юля наложила на них крем и припорошила пудрой.
Затем она от избытка чувств закружилась в танце, а когда у неё закружилась голова, повалилась на диван, затем скинула с себя одежду и совершенно голенькая встала перед большим трюмо. Как и любая с хорошей фигурой девочка, она любила покрутиться перед зеркалом. При этом у неё даже повышалось настроение.
Вот и теперь с еле уловимой пробегающей по её губам самодовольной улыбкой она посмотрела на себя в фас, с чуть отставленной в сторону ножкой, затем в профиль, с одной стороны, с другой, со стороны спины, с поднятыми вверх руками; подумала, что чуточку здесь похудела и что это к лучшему. Поправиться она всегда успеет. Она стала еще изящней и невольно подумала: «Если я об этом спрошу Сережу, то он со мною согласится».