Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

отражалось ни одно человеческое лицо, а только глаза зверей, пугливых ланей и свирепых тигров, и ночами — звезды. Эти глаза были таковы. В перерыве я послал слугу, чтобы он удержал этого человека и привел его ко мне. Тот так и поступил. И едва закончилась наша игра, я сошел с помоста и приблизился к беседке среди сандаловых деревьев, под которыми сидел этот человек, а возле него был мой слуга. Я тут же отпустил слугу и посмотрел на пришельца внимательно, уже узнавая его. Это был один из учеников Артхапати, только уже состарившийся, но не утративший ясность глаз.

«Ты… узнаешь меня?» — тихо спросил я. Он кивнул. Я начал расспрашивать об обители, йогинах… и замолчал.

Он возвел на меня лесные глаза и сказал: «Ты же не об этом хочешь спросить?»

Я смотрел на него, не зная, что сказать, и чувствуя, что всему происходящему противится мое сознание. Зачем я его позвал? Что я хочу узнать?

«Ты явился из лесных чащ, наполненных иными звуками, — наконец произнес я. — Слух твой чист. Что ты скажешь об услышанном сегодня на празднике?» — «Ладная была музыка. Она нравится всем…» — «А тебе?» — тут же спросил я. Он снова усмехнулся, как давеча: «Ты забыл поучение наставника». — «Какое?» — против воли спросил я, предугадывая ужасные последствия этих вопросов, этой встречи. «Лишь музыка может сказать правду, — тихо проговорил он. — Но словами ее не передать». — «Как же соединить одно с другим? — сразу подхватил я. — Ты это уразумел в лесу?» Он отрицательно покачал головой. «Поэтому мы и не играем, — молвил он. — И не берем за свое неумение денег». Он встал, собираясь уходить.

«Тебя прислали они?» — спросил я. Уже уходя, он приостановился и, не оглядываясь, сказал: «Артхапати…»

Больше я от него ничего не услышал. Но на самом деле услышал больше, чем хотел… И я снова оставил город и долго искал подходящее место, пока не пришел сюда.

— Зачем? — бесцеремонно спросил Хайя.

Человек Без-имени повел в его сторону своим большим горбатым носом, словно принюхиваясь, и ничего не ответил.

Мы легли спать. А утром оленного человека нигде не было, ни в хижине, ни поблизости в лесу. Только олени разбегались от наших криков. Я пенял Хайе, порицал его за вечную несдержанность, но он отвечал, что лишь облек в звучащее слово мысль, которая явно была у всех на уме.

— Но не у меня, — сказал я.

Некоторое время мы ждали, но оленный человек так и не появился. Мы еще надеялись увидеть его на реке, снова на том островке, разделяющем реку Авалокитешвары надвое, прежде чем она обрушит свои воды к океану, но ни его, ни коротких влажно-горячих ярких радуг не узрели. Солнце застилала облачная пелена.

Я остановился, не в силах сразу покинуть это место, и чувствуя, что однажды мне предстоит вернуться сюда — да, сюда, в страну тамилов, на западное побережье, откуда открываются океанские пути, звучащие тропы в прошлое и будущее, и понимая вдруг со всей ясностью, что именно здесь центр моего путешествия, точка до слова и после слова, уже не звучащая тишина, но еще и не явленная мысль — о зимородке, летящем сквозь радуги к океану.

Глава 39

Ша Сэн, Юрочка, здравствуй!

Как жаль, что тебя твои командиры не отпустили. Пусть это останется на их совести. Эти начальники вот так и действительное преображение мира пропустят. Хотя симфония «Прометей», или «Поэма огня», — это и не «Мистерия», и не «Предварительное действо» Скрябина-Немтина, не третья часть этого произведения, которая так и называется «Преображение». Но все же. Для нас это было большое событие, встреча, потом движение по Москве. И уже как будто сразу зазвучала какая-то музыка, еще не «Прометей», а что-то такое… неуловимое, тихое, необыкновенное.

Сейчас я тебе все опишу… Закурю (начала смолить, ага, как фронтовичка Зинаидушка, только не «Беломор», конечно, а «Золотое руно» и все такое).

Что это было?..

Это был настоящий поход к Гималаям. Они высились посреди Москвы, посреди домов и деревьев, трамвайных и троллейбусных линий, Гималаи — сверкающие, белоснежно остроконечные. С Джомолунгмой, да?.. Ну с Эверестом.

Мы отправились туда, разумеется, загодя, чтобы все успеть, устроиться. Вся наша банда, кроме тебя, — как будто мы снова решили играть наш давний мюзикл или как там еще назвать ту постановку. К нам присоединились Светлана Михайловна, Зинаида Владимировна, принарядившиеся. У Зинаиды Владимировны вечернее темное шелковое платье венчали, переливаясь, крупные жемчужные бусы. Но это еще не все. Внезапно и врач Соломоныч изъявил желание сопровождать нас, он где-то раздобыл настоящий смокинг. И взял с собой, конечно, рыженькую Риточку, медсестру.

Ребята очень изменились. Генка стал совсем смуглым под зайсанским солнцем, и глаза как будто сузились, а Федька растолстел и больше напоминает какого-то дипломата, а не переводчика. Ну недаром же дядя его опекает. Смотрела на них и глазам не верила. А они спорили, кому колесницу, как они называют инвалидную коляску, катить. Спор разрешила Зинаида Владимировна — в пользу Генки. Ей Федя что-то не очень пришелся с его кумирами Вагнером да Рихардом Штраусом. У нее все-таки есть отторжение неметчины, ну понятно почему. И они даже немного поспорили — о Ницше, о ком же еще. Она назвала его оперным философом. Тут уже было рукой подать и до Вагнера. Ему тоже досталось от нашей биологини. Она окрестила его тряпичником. Это было смешно, Риточка прыснула, я тоже улыбнулась. Конь сразу на дыбы. Почему тряпичник?! Биологиня невозмутимо: да потому, голубчик, что навешал на музыку тряпок разноцветных да в позолоте. И еще напялил сверху на всё золотое кольцо. В итоге получился карнавал. Федька ответил, что какова жизнь, таково и ее отражение. Еще лучше сказал Шопенгауэр: какова воля, таков и мир. Карнавал и есть. Кружение глупости и зла сиречь все то же кольцо нибелунга. «Что ж, — заметила Зинаида Владимировна, — его почитатель, несбывшийся, так сказать, художник, еще сильнее завертел то кольцо». Конь на это ответил, что еще Марк Твен вопрошал, всегда ли виновата книга за тот тупой стук, который происходит при столкновении со лбом читателя? Зинаида Владимировна парировала так: «А другой мудрец изрек: кто на что с молитвой взирает, тому и уподобляется». Федька сказал, что музыка вообще выше всего этого. Зинаида Владимировна согласилась, уточнив, что музыка без слов. Но у Вагнера слов целый воз и три короба. Конь ответил, что эти слова поются, сплетаются с музыкой и сами уже музыка. Хотя тот же