Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

верблюдом Золотые Уши на месте нашей прежней стоянки.

Мы говорили о монахе Вишялавармане, его сухощавый товарищ с глубоко запавшими глазами по имени Синхавармана вспоминал разные случаи из его жизни в монастыре. Затем мы снова читали мантры.

Мантру пустоты: «Ом Шуньята Джняна Ваджра Свабхава Тмако ’Хам».

Мантру отсутствия сути: «Ом Свабхава Шуддха: Сарва Дхарма: Свабхава Шуддхо ’Хам».

В самом деле, «По природе пусты все дхармы, по природе пуст я сам…»

Синхавармана обратился к хозяину с просьбой:

— О вас говорят, что вы музыкант. Не могли бы почтить шрамана Вишялаварману погребальной песнью.

— Но я слышал, ваш учитель порицал музыку и музыкантов, — возразил Вина намнах.

— Да, но в одном из прошлых перерождений Татхагата был великим музыкантом, — напомнил Хайя.

И он поведал джатаку о Гуттиле.

Татхагате в далекие времена довелось возродиться в семье музыканта в Варанаси. Он вырос и овладел искусством игры на многих инструментах. Слава о нем разнеслась по всем Пяти Индиям. А родители его ослепли, и Гуттила решил не жениться, а посвятить жизнь заботе о стариках.

Тем временем купцы из Варанаси отправились по своим делам в город Уджени и захотели послушать тамошнего лучшего музыканта Мусилу. Но когда тот, настроив ви́ну, принялся играть, подумали, что скрипят циновки. Мусила спросил, почему они так пренебрежительны к его игре? Те отвечали: разве ты играл? А не скрипел циновками? Или просто настраивал ви́ну? В Варанаси есть музыкант Гуттила, так твоя игра в сравнении с его — скрип циновок и бормотание женщины над люлькой. Тогда Мусила вернул им деньги и попросил взять его с собой в Варанаси. Купцы так и сделали. В Варанаси Мусила тут же пошел в дом Гуттилы, увидев великолепную ви́ну на стене, снял ее и заиграл. Слепые родители бодисатвы сказали, что, видно, мыши грызут струны, надо прогнать их. И Мусила отвечал, что это он играл. Объяснив, кто он и откуда, он просился в ученики к их сыну, и те уговорили бодисатву, хотя тому и не понравился этот пришелец, но уговорам родителей он поддался. И Мусила выучился игре у бодисатвы и захотел играть в царском дворце. Бодисатва передал его прошение радже, и тот согласился, но определил только половину жалованья. Мусила обиделся и настоял на музыкальном поединке во дворце. И что же случилось? Бодисатва был уже стар, пальцы плохо слушались его, дыхание было прерывисто. Но Индра во сне велел ему не бояться, а поочередно обрывать струны на ви́не и продолжать игру.

— И-го-хо-го-хо! — по своему обыкновению, заржал-засмеялся Хайя так, что я сдвинул брови и поднял руку, призывая его не забываться, и он сразу оборвал смех, как струну на ви́не бодисатвы.

О чем и был его дальнейший рассказ.

Когда народ собрался у дворца, вышли на ступени оба музыканта и уселись, и заиграли поочередно одну и ту же вещь. Это было прекрасно. Но вот бодисатва внезапно обрывает одну струну — но играет как ни в чем не бывало; потом вторую, третью — и так все струны. Мусила пытается делать то же самое, но музыка его все хуже и хуже, тогда как музыка Гуттилы оставалась прежней. Но когда на ви́не не осталось ни одной струны, Гуттила на одном деревянном грифе так заиграл, что вся площадь погрузилась в совершенное молчание, даже дети затихли и собаки не смели подавать голос.

Хайя умолк. Лицо Вина намнах по мере рассказа становилось все внимательнее, а под конец крупные черные его глаза засветились, и он приложил ладонь к груди и сказал, что история и впрямь чудесная, но после нее разве посмеет он взять в руки ви́ну?

И как мы ни просили, он не соглашался.

Глава 38

На следующий день мы хотели продолжить обряд поминовения на этом же месте и потому остались здесь еще на одну ночь. Мы должны были своими молитвами помочь ушедшему обрести лучшее перерождение. Конечно, это можно было свершать и в пути, что мы потом и делали, — но всех нас привлекала личность оленного человека Без-имени и мы еще хотели побыть рядом с ним, чувствуя и видя, что неспроста те рыбаки называли его святым.

И все же наши ожидания оправдались. Долгое одиночество и безмолвие уже было нарушено. И за эти три дня Вина намнах немного привык к такому многолюдию… Началось с того, что он спросил у меня о музыканте из Поднебесной, и я ему поведал историю Рамтиша; а потом припомнил все, что знал о нашей музыке: о «Ши»[443] — книге с древними песнями и одами и погребальными гимнами, и даже воспроизвел начало одной песни:

Согласие слышу я в криках оленей,

Что сочные травы на поле едят.

Прекрасных гостей я сегодня встречаю —

На гуцине играют, и шэны звучат…[444] —

что, конечно, сразу понравилось оленному человеку; нельзя было не упомянуть Кун-цзы, который однажды услышал игру Шао и три месяца не чувствовал вкуса мяса, и он же изрек, что образование следует начинать с поэзии, упрочивать его церемониями, а завершать музыкой; музыка — есть источник радости, так говорил мудрец Сюань-цзы; не могла не прийтись по сердцу оленному человеку притча Чжуан Чжоу о том, как Плотник Счастливый, прежде чем вырезать раму для колоколов, постился три дня и перестал думать о награде, постился пять дней и прекратил думать о похвалах, а когда постился еще семь дней, вовсе забыл себя и все окружающее, даже и царский двор, где ждали раму для колоколов, и только после этого отправился в лес, присматриваясь к деревьям, ощупывая их и прислушиваясь к ним, пока не узрел раму; а также притча о флейте неба: о ней вопрошал Яньчэн Цзыю, Странник Красоты Совершенной, у Наньго Цзыци, Владеющего Своими Чувствами, из Южного предместья, и тот отвечал, что, услышав флейту человека, нельзя еще знать флейту земли, а услышав ее, — флейту неба; флейта человека — дырочки в бамбуке, флейта земли — ущелья, пещеры, лесные лабиринты, а флейта высшая — пещерные небеса, дун тянь, и если флейта бамбуковая оживает в дыхании человека, а флейта земли — в порывах ветра, то флейта неба звучит сама по себе.

Вина намнах вздернул свой нос-клюв, как будто намеревался расколоть мне лоб, чтобы сразу схватить все, что я не сказал, точнее, не смог выразить. Глаза его вспыхнули.

— Где он сейчас? — все-таки сдерживаясь, спросил он.

— Наньго Цзыци?.. — переспросил я. — Или Чжуан Чжоу?

— Они все, — ответил Вина намнах, блестя огромными глазами.

Его глаза в сумерках громоздились так же, как