Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

повернул. Он отправился на белый остров к Вишну и взмолился. Тот обещал в следующей, третьей юге[446] возродиться Кришной и помочь ему. А пока учись!

Нарада ходил со своей ви́ной по всем мирам. Побывал у Варуны, спускался в подземье Ямы, поднимался на Кайлас к Кубере, представал пред Шивой и восходил к Ваю, дабы бог ветров даровал ему силу веяния солнечного, лунного и звездного, а не только земного. В царстве Брахмы пропел он хвалу великим музыкантам гандхарвам Хаха и Хуху. Сам Брахма оказал ему почести.

Тогда обрадованный Нарада вернулся к дому Тумбуру. Но только хотел войти, как заметил дев необыкновенной красы, они изящно кружились, позванивая браслетами на руках и ногах. И вдруг он осознал, что это были свары — семь основных ступеней звукоряда. И они танцевали вокруг дома Тумбуру!.. Нарада устыдился и быстро ушел.

И наконец в мире явился Кришна. Нарада пришел к нему и, поклонившись, напомнил об обещании. Кришна все вспомнил и поручил своей супруге Джамбавати обучить Нараду пению и игре на ви́не, а также — тут он лукаво взглянул на Нараду, давая понять, что он знает и помнит очень многое, — так исполнять «Мега-рагху», чтобы апсары тут же взлетали к облакам.

В учении прошел год.

После этого Кришна отправил его продолжать учение у супруги Сати. Еще год миновал. И Кришна велел ему идти к Рукмини. Когда Нарада там заиграл, служанки рассмеялись и воскликнули, что он совсем не знает свар! И у Рукмини он провел два года. И лишь тогда Кришна вызвал его к себе и уже сам наставлял в игре и пении. И только после этого случилось то, чего Нарада добивался: он стал настоящим музыкантом и певцом, умевшим забывать себя и растворяться в звуке.

Но теперь у него пропало всякое желание соперничать с Тумбуру или с кем бы то ни было.

Я сказал деду, что готов следовать по пути музыки, но для этого мне уже пора оставить дом и пуститься странствовать. «По острову?» — спросил дед. И я ответил, что в Индию. Ведь и Нарада там ходил, и оттуда все учения, там предаются аскезе тысячи мудрецов. Дед не хотел меня отпускать, но в конце концов согласился, дал денег, и с купцами я отплыл к Индии.

Мне довелось на западном побережье стать дворцовым музыкантом в царстве Конканапура, знаменитого своей рощей тала, чьи листья глянцевиты и прочны, и нет лучшего материала для письма. Но музыкантом я там стал не ради каких-то писаний на листьях и не ради денег. Глава дворцовых музыкантов Даруварман был весьма учен и мог свободно бывать в дворцовой библиотеке. Оценив мою игру, он согласился учить меня санскриту и брал для меня манускрипты из библиотеки. Ведь я, шудра, не смел читать веды. А я их прочел. Прежде всего «Самаведу», затем «Натьяшастру», «Матсья-пурану», «Гиталанкару», то есть «Сочинение о красотах музыки», в коем сказано, что музыкальное искусство способно укрощать, как стрекало, даже слонов, обезумевших в течке. И сказано, что музыка уничтожает страдания и скорбь во всем мире и даже в несчастье дарует счастье.

Да, почтенные монахи, это то, как я слышал, чему посвятил всю свою жизнь Гаутама Шакьямуни, и Махавира Джина, и многие другие учители. А музыка дает еще больше. В жизни четыре цели: благочестие, богатство, наслаждения и освобождение. И всего этого можно достичь, следуя путем музыки. Так учила эта книга. Пой и играй пред наставниками, и богами, и дваждырожденными — и будет даровано благочестие. Пой и играй пред царями — будет богатство. Пой и играй красавицам — и они покорятся даже певцу и музыканту с таким носом, как у меня. А в свободной импровизации уже есть семена свободы.

И действительно, дочь Дарувармана мой нос не смущал, как и то, что я шудра. Шригалика любила слушать мою музыку в саду с подружками. Но когда ее отец увидел нас вдвоем вечером в том же саду, он тут же рассчитал меня и прогнал.

Да, в той книге и в других ничего не говорилось о преодолении с помощью музыки варн. Хотя ведь и Даруварман был шудра, сумевший многого достичь и взять в жены женщину из варны вайшьев. Но есть два рода шудр. Одни становятся и торговцами, земледельцами, воинами, а другие — слуги, лекари, музыканты, актеры…

Покинув город, я наткнулся на оленных людей. Они выслушали меня и сказали, что город с его богатствами, удовольствиями — пучина порабощения. На самом деле все эти брахманы, и вайшьи, и кшатрии, и шудры — советники раджи, сам раджа, полководцы, ученые, поэты — все, все они рабы этого человечьего океана. А есть океан другой — океан лесов и птиц, стрекоз и оленей. И только и надо в нем однажды раствориться.

Так я стал оленным человеком без имени. Ведь имя — главный признак человека. И мы углубились в леса, следуя за оленями, подражая им, учась их языку. И олени нам доверяли. Когда погибла одна наша женщина, только что родившая ребенка, мы поднесли его оленихе, тоже только что разродившейся. И она это позволила и потом давала нашим женщинам молока, чтобы они кормили малютку.

Мы бродили по горным пастбищам, укрывались под пологом леса от дождей, окунались в воды озер и рек, питаясь плодами, растениями, кореньями…

Нашли мы свободу?

Часто мы мучились от голода, нас донимали насекомые и болезни, палило солнце, и наши стопы морщинились и бледнели от воды; то и дело на стадо нападали хищники, тигр или леопард, волки; однажды мы отбивали олененка от питона, но он так и умер, задохнувшись, и лучше бы стал уж пищей той громадной змеи.

Но оленные люди говорили мне, что они счастливы и свободны…

Верить ли им? Я не знал. Сам-то я не чувствовал себя освобожденным. Меня неволила и звала музыка. И когда я слышал кокилу или видел сову, то сразу думал о флейте и о Друге песни. Да и олени были музыкальны. И за это я благодарен им. Они умеют необыкновенно чисто свистеть. И я освоил этот свист. Правда, обычно они издают свист в случае опасности. Но он может звучать и призывно. И теперь, когда я хочу вновь оказаться среди оленей, собираю их особым свистом.

Так мы переходили по лесам, горным пастбищам, умирая, потому что были очень ослаблены. В какой-нибудь чащобе сгинул бы и я. Но судьба повернулась иначе.

Однажды, уже достигнув этого, восточного побережья, мы услышали пение. Ничему подобному внимать прежде мне не приходилось. Оставив мое… стадо, я тихо прокрался к источнику пения,