Читать интересную книгу "Круг ветра. Географическая поэма - Олег Николаевич Ермаков"

я думал о пройденных странах и вдруг видел их на огромной этой доске. И сейчас стоящие внизу люди показались фигурками из темного рубина. Да и тот, сидевший над бездной в радугах, тоже ведь был как будто вырезан из рубина. И все люди были таковы. Все, кого довелось повстречать на моем пути. И только мнилось, что они совершают свои ходы хаотично и абы как. На самом деле все подчинялись воле. И было две воли. Одна — темная, другая — светлая. Да, да, все многообразие действий, устремлений, желаний окрашивается либо в светлые тона, либо в темные. И человек может думать, что не участвует ни в какой игре, а живет сам по себе, но на самом деле — подчиняется чьей-то воле, а воля имеет окраску. До определенного момента все воли бесцветны, но рано или поздно они делаются темными или светлыми и притягивают к себе всех участников этой всемирной игры. И я не знаю, аштапада, как называется доска для этой игры, вся земля в чьей власти? Ведь и сам Будда предсказывал уступление. И действительно, много в Пяти Индиях попадалось разрушенных храмов, пустующих монастырей. Целые города и царства заняты иноверцами… Хотя не все иноверцы в основе своей темны. К свету и освобождению здесь ведут аскеты и мудрецы разных вер и учений. Ахимса для многих незыблемый закон. А это, как говорил Кесара, главное.

Конечно, мне виделась великой силой на этой доске сангха, движимая Дхармой, Буддой. И я был одной из фигурок этой игры. Хотя как будто и не играл, а просто шел через пустыни, горы и леса, полные птиц и зверей, слонов… Тут я не выдержал и просмеялся. Слоны в этой игре были важными фигурами.

Мне вспомнилось, что говорил махараджа Харша о моей ашвамедхе, переименовавший ее в хастинмедху, то есть жертвоприношение слона. Там, где пройдет мой слон, должен установиться мир.

Пока подаренный им слон ожидает меня в стойле…

Я подумал о том, как вернусь в Чанъань верхом на слоне, и мечтательно вздохнул. Где Чанъань? А я? Уже на самом краю мира.

Вернулся Хайя со слугой и сказал, что рыбаки действительно говорят только на тамильском.

Что же удалось выяснить?

Деревня тут в самом деле есть. Но не рядом. Рыбакам пришлось причалить, чтобы устранить открывшуюся течь.

— У них нет лекаря?.. — простонал Вишялавармана, держась обеими руками за голову.

— Брат, — отвечал ему Хайя, с участием взглядывая на него и потирая свой крупный нос, — они только рыбаки…

Вишялавармана громко провыл.

— Выслушайте, почтенный шрамана! — не вытерпев, воскликнул смуглый, почти черный слуга.

Но Вишялавармана, не обращая внимания, продолжал стенать.

— Лекаря среди них нет, и деревня далеко, но они посоветовали отыскать хижину какого-то оленного человека, человека без имени, — сказал Хайя.

И Вишялавармана широко открыл глаза и устремил горящий взгляд на него.

Хайя, по своему обыкновению, мотнул головой, словно конь, отгоняющий слепней, и продолжил:

— Обитает он где-то на берегу той реки, которую мы прошли.

— …и мы его видели, — убежденно подхватил я.

— И что он? Что? Лекарь?! — вскричал несчастный Вишялавармана.

— Рыбаки почитают его святым! — снова не удержавшись, крикнул слуга.

— Они сказали, — молвил Хайя, утирая потное лицо большой ладонью, — что этот человек знает все секреты зверей, и птиц, и трав.

— Скорей пойдемте к нему! — крикнул Вишялавармана, безумно кругля воспаленные глаза.

Действительно, только это и оставалось сделать. Так мы и поступили. Развернули лошадь с монахом, я сел на моего верного Бэйхая, а на другого коня сел слуга, знавший тамильский, его звали Халси, и мы поехали назад. Остальные принялись готовить становище к ночлегу. Вообще поехать вместо меня изъявлял желание неугомонный Хайя, хотя он и устал, спускаясь к океану и поднимаясь потом на бастион высокого берега, но я оставил его заниматься обустройством места для ночлега, потому что сам хотел еще раз увидеть того человека. Надо признаться, вид его был необычен, и эта встреча что-то сулила.

Но когда мы подъехали к реке, низвергающейся к океану, то на островке между двух пенящихся речных рукавов никого не увидели. И я снова подумал, что эта фигурка среди радуг просто померещилась…

— Его здесь нет! — в отчаянье крикнул Вишялавармана. — Нет! Нет!..

— Сказали, что он живет где-то на реке, — напомнил слуга Халси.

— На каком берегу? — спросил я. — Мы шли по правому и никакого жилья не заметили. А если на левом, то как туда переправиться?

Течение реки было слишком стремительным. Вода с шумом летела среди берегов с нависающими деревьями, и мокрых валунов, и целых скал. Вишялавармана бережно держал обеими руками свою голову. Махакайя сказал, что все-таки надо поехать снова вдоль реки вверх, может, они проглядели тропинку к жилью этого человека, а заодно смотреть и на противоположный берег и кричать, — вдруг он услышит и откликнется.

Но через некоторое время Вишялавармана отказался ехать дальше, каждый шаг отдавался болью в его голове, и он больше не мог терпеть. Мы оставили его с лошадью под деревьями ашока, с ветвей которого свешивались крупные гроздья красных цветов, а сами поспешили дальше. Мы двигались среди трав и кустов, деревьев, болотистых низин, внимательно оглядываясь, но не видели никакого жилья, а тропинки слуга Халси сразу распознавал как звериные. Хотя, человек… как его назвали рыбаки? Оленный человек без имени, наверное, и пользовался такими вот тропами?.. Уже наступили сумерки. Дальше искать было бессмысленно, и мы повернули назад.

Но когда достигли того места, где оставили нашего больного монаха Вишялаварману, то увидели лишь деревья ашока и привязанную лошадь. Мы стали окликать монаха. Нам отзывалась только река — всё гремела, и плескалась, и как-то ныла. Да еще услышали птицу, когда отошли от реки к лесу. Голос ее был нежен, словно кто-то играл на флейте сяо. Или действительно кто-то играл?

— Что это? — спросил я моего спутника.

Халси взглянул на меня и ответил:

— Кокила. Черная кукушка. Тамилы любят ее, поют о ней песни.

Он слегка улыбнулся.

— Откуда ты знаешь их язык?

— У меня жена родом из Канчипура[441].

Мы вошли в сумрачный лес ашоки. Всюду были эти деревья с коронами красных цветов, которые сейчас казались темно-багровыми, почти черными. Среди деревьев синели какие-то фигуры. Мы пригляделись.

— Олени, — прошептал Халси.

Синие олени поднимали головы и смотрели на нас, а другие продолжали наклонять головы, видимо, за травой. Мы уже хотели уйти отсюда, чтобы не беспокоить их, раз уж они здесь, то людей здесь быть не может. Но вдруг уловили запах дымка… благовоний… И слуга направился все-таки дальше, я за ним. И,